Отправлено: 06.05.10 15:03. Заголовок: Ещё один тёмный чуланчег: этносоциобеллетристика

Накопилась небольшая кучка ссылок на самые разные статейки по теме этносов, наций, цивилизаций и их информационного взаимодействия между собой и не только. Вот и буду совать их сюды, дабы не потерялись совсем

 Отправлено: 06.05.10 15:06. Заголовок: Короткие и длинные с..

Короткие и длинные стратегии этносов

2009-03-23 Дмитрий Крылов, этнобиолог

На прошедших выходных я сходил на публичные дебаты. Среди прочего, на них обсуждалась тема миграции и связанные с ней проблемы. Высказанные на дебатах мнения вряд ли стоит здесь пересказывать. Их спектр хорошо знаком всем, кто следит за проблемой. Вообще, боевые пляски вокруг этих тем дело увлекательное. Точки зрения на них довольно различные, и свести их к какой-то общей позиции оказывается на практике затруднительно. За этим занятием сел не один голос и сточилась не одна клавиатура. Написано и сказано много, почти всегда остро, часто точно и нередко глубоко. Однако написано из самих этих тем. Вот что я имею в виду под "из". Чтобы описать предмет, можно его (а) разобрать на составляющие, (б) сравнить с другими подобными предметами, (в) описать, частью чего он является. Публицистика на эти темы в основном строилась по типу (а), сейчас все чаще она идет по пути (б). Один из приемов примирить противоречия (в т.ч. между этносами и их интересами) это попытаться найти более широкую, включающую в себя всех, общность. Такой общностью для всех нас является история человека как вида. В ней и можно поискать объяснения тем событиями, которые разворачиваются на поверхности взаимодействия этносов и в ней же можно почерпнуть новый для политики понятийный аппарат, который мог бы послужить пониманию происходящих процессов.

Проблема мигрантов в России это не только и не столько проблема ксенофобии и расовой нетерпимости, как ее обычно пытаются представить. Причем ксенофобия не дает полного понимания проблемы, как ее ни прикладывай: ни, гипотетически, с русской стороны, ни с точки зрения русофобии. Этнический конфликт это вовсе не конфликт непонимания или боязни другого этноса, как его часто представляют, и проблема не в отсутствии толерантности. Напротив, непонимание возникает на почве этого конфликта, как убедительно доказано в экспериментальной социологии групп. Сам конфликт имеет свои корни в психологии групп, особенно этнических. Это то, что оставила нам в генетическое наследство история человека как вида. Особенности этого неизбежного, увы, конфликта, определяются в значительной степени стратегиями этносов. Вот о них-то я и собираюсь поговорить. Как принято оговаравиваться в таких случаях, все совпадения с реальными этносами случайны, а все, что следует ниже чистая теория (основанная, однако, на многих опубликованных исследованиях).

Экономический вред от финансовой пирамиды очевиден: множество людей лишается своих сбережений и выключается таким образом из полноценной жизни. Помимо отъема денег, однако, пирамиды уничтожают другой, еще более существенный ресурс: доверие. В обществе, в котором царит вакуум доверия не может функционировать не только экономика (вложил деньги - украли, работал - не заплатили), но и семья, школа и другие институты. Фактически такое общество останавливается из-за невозможности гарантировать простейшие взаимодействия. Известно, кроме того, что такое общество неизбежно криминализируется, т.к. вакуум доверия это готовый рынок для его гарантов насильственными методами. Если люди не доверяют друг друг, их можно заставить исполнять общение под страхом смерти. См. фильм "Жмурки".

Нехватка доверия это как раз и есть важнейший симптом столкновения двух совершенно различных этнических стратегий: короткой и длинной.

Далее под катом...
Скрытый текст

Длинная нацелена на воспроизводство и постепенную экспансию этноса за счет природных ресурсов. По своей сути это стратегия освоения новых территорий. Она очень характерна для русских. Что не значит полное отсутствие или невозможность других стратегий у русских или использование этой стратегии только русскими. Чтобы такое освоение стало возможными, общество должно быть организовано совершенно определенным образом. Экспансия на территории неустойчивого земледелия обеспечивается интенсивной работой (отнюдь не все этносы так трудолюбивы как, скажем, русские или немцы) и механизмами перераспределением ресурсов внутри этноса. Механизмы эти могут быть разными и необязательно теми, что насильственно вводили в России коммунисты, но сама эта тема - перераспределение ресурсов- постоянно обсуждается в России, в отличие, скажем от Индии, где разница в благосостоянии людей исторически была огромна, но не вызывала, тем не менее, такой острой социальной аллергии, как в России. Несколько упрощая, можно сказать, что еда растет в Индии на улице и выжить можно хоть голым, а в России за еду нужно запасать на год и без одежды и жилища первой же зимой гарантирована смерть. Подобные факторы и другие, с ними связанные, в значительной степени определяют ту траекторию, по которой будет развиваться этнос. Интересно, правда и то, что со временем эта траектория сама становится важнейшим фактором в этногенезе и влияет на окружающую среду, как та в свое время, влияла на этнос.) Длинная стратегия может быть и иной, не такой как у русских, но всегда ее родовой чертой будет оставаться ресурсная база: это всегда природные ресурсы. Общество строится над этими природными ресурсами, и его успех всецело зависит от умения их использовать. Это определяет тот спектр тактик, который характерен для длинной стратегии. Назовем граничные условия длинной стратегии. Наши "совесть", "правда", "справедливость" суть именно такие граничные условия. Они изначально представляют собой запрет на антисоциальное использование ресурсов. Если N украл миллион и убежал, то его, может, и не поймают, и жить он будет хорошо, но он никогда не будет жить счастливо, потому что в его подсознании зашиты те самые запреты на антисоциальное использование ресурсов. А есть этносы где таких запретов нет и более того, есть и такие, в которых подобное использование чужих ресурсов поощряется. Это в другой этнической системе координат "благое дело". Вообще говоря, этнические стратегии создаются и совершенствуются тем или иным этносом, но четкой границы в распространении этих стратегий нет. Они не укладываются целиком в рамки этноса. Есть, например, довольно много русских, перенявших короткие этнические стратегии. Они с успехом применяют их в России. Их называют в обиходе "воры", но весь смысл моей статьи как раз в том, чтобы уйти на некоторое время от моральных оценок и попытаться взглянуть на проблему в ее объективной проекции. Моральные оценки это как раз та система этнических координат, в которой живем мы, а мы столкнулись с другой, и наша проблема в том, что мы эту другую систему не понимаем, мы ее, более того, даже не можем себе представить, настолько радикально она отличается от нашей. Короткие стратегии заключаются в простейшем достижении контроля над ресурсами. Простейшее здесь надо понимать физически: наименьшее количество затрат для контроля за наибольшими ресурсами. Счет идет на джоули. В рамках этих стратегий "цели всегда оправдывают средства", говоря обычным языком, хотя это не совсем точно. Дело в том, что средства делятся у этносов с длинными стратегиями на разрешенные и недопустимые, а у этносов с короткими стратегиями такого деления нет. Там все рационально: вложил рубль, получил сто, а иначе не стоит и возиться. Именно поэтому этносы с короткими стратегиями охотно и вдохновленно «говорят неправду». Разговор, слова, обещания это немного джоулей, и подсознание человека с коротой стратегией именно так и воспринимает слова: это средство контроля над ресурсами. Вот физическое действие, работа в нашем понимании для него сложна и нежелательна, т.к. она ведет к растрате джоулей, а это риск, которого можно избежать, используя слова. Но не это отличает короткие стратегии от длинных в принципе. Принципиальная разница заключается в том, что короткие стратегии успешнее всего реализуемы только на одном ресурсе. Этот ресурс другие люди. Вся история рабовладения тому пример. Это и есть попытка реализации этой самой короткой стратегии в индустриальных масштабах. Попытка не слишком удачная, как доказала историческая судьба рабовладения. Во-первых, потому что рабы это ненадежный ресурс. Люди коротких стратегий не считают рабов людьми и пытаются внушить им ту же мысль: раб не человек, но одно дело хотеть, другое мочь. Каждый человек каждого этноса рано или поздно приходит к одной и той же мысли. "Пусть у меня черная кожа, и я говорю на другом языке, - думает он,- но почему у белого есть право убивать моих соплеменников, отнимать все, что я произвожу, насиловать наших женщин?" В самом деле, почему? Объяснить это убедительно нельзя ни одному народу, в том числе и русским, которые во многом оказались у себя в стране на положении классических рабов: с ними проделывают совершенно безнаказанно все то, что всегда проделывали с рабами. Вторая причина исторической неудачи "классического" рабства заключается в том, что экономически рабовладельческое общество проигрывает тому, в котором реализуются длинные стратегии. Хотя бы потому, что "раб плохой работник", но на самом деле не только и не столько поэтому, а потому, что рабовладельческое общество застывает в развитии. Там где нет личной свободы для большинства людей, не может быть продвижения вперед, и пока рабовладельцы, пощелкивая кнутами, ездят верхом на своих рабах, свободные люди подгоняют к их берегам авианосцы и начинают диктовать им свои условия. И в ответ кнутом тут уже не пощелкаешь. Но это все о классическом рабстве, т.е. таком, в котором рабы осознают себя рабами. Если уж искать отличие от того кошмарного положения, в котором оказались русские в последние два века, то это именно в самосознании, т.е. том, кем человек сам себя считает. Русские фактически находясь в колонизированном состоянии в большинстве этого не осознают. Это называется эвфемизмами "раскулачивание", "великая стройка", "экономические реформы", "жертвенность", "кризис" и другими идеологическими конструкциями, обслуживающими ограбление, физическое уничтожение и лишение всяких прав. Вернемся, однако, к длинным и коротким стратегиям. Достаточно сложить два и два, чтобы понять, что при контакте двух этносов, у одного из которых длинная, а у другого короткая стратегия, конфликт неизбежен. Более того, он неизбежен, если в обществе с длинными стратегиями начинают применяться короткие (в современности для этого нет необходимости даже в контакте двух этносов, достаточно проекция политической воли). Весь вопрос в том, как этот конфликт будет развиваться. Сделаю тут небольшое отступление. Конфликт этот иногда носит траги-комические формы. Возьмем простой пример. Поймали вора. Его на месте избили, отняли украденное и бросили. Назавтра он опять украл. Его опять избили. И так до бесконечности. Носители длинной стратегии удивляются: "когда же в нем проснется совесть?". Это и есть комический (с точки зрения человека короткой стратегии) элемент. Потому что слово "совесть" для него представляет собой ругательство. Он живет в питательном супе, в который достаточно протянуть руку, чтобы взять свое. Вор считает то, что он крадет своим. Как он это обосновывает? Чаще всего тем, что люди длинной стратегии недостойны иметь ничего. А еще точнее тем, что "они вообще не люди", как например делали это немецкие идеологи фашизма в отношении русских. Таким образом на вора не действует страх наказания, потому что он уверен в своей правоте. Сила его воли перевешивает страх. С его точки зрения люди длинных стратегий смешны и гротескны. Он презирает их в том числе потому, что они не берут того, что плохо лежит. Т.е. не получают сто джоулей на один вложенный, что с его точки зрения является идеалом. Еще кое-что о конфликте длинных и коротких стратегий в общем виде. Тут все решают не исходные стратегии сами по себе, а умение маневрировать. Понятно, что длинные стратегии ломаются, когда достигают пограничных условий. Если в обществе появляются короткие стратегии и их носители действуют безнаказанно, очень скоро общество терпит катастрофу. Возникает тот самый кризис доверия, который мы наблюдали в 90-ые в острой фазе. Постепенно этнос с длинной стратегией начинает понимать, что его привычные модели поведения не работают, что они заводят раз за разом в ловушку. Какая-то часть этноса просто вымирает. Я глубоко убежден, что та гигантская смертность, которая наблюдается в России последние 20 лет имеет свои корни именно в биологической реакции на разрушенную стратегию выживания. Люди, если говорить бытовым языком, просто не знали как дальше жить. И умерли. Другая часть этноса приспособилась. Она переняла короткие стратегии и начала их применять. Они дали огромное преимущество: жизнь была форматирована под них. Вот тут-то и началось самое интересное. Я уже сказал, что короткие стратегии отличаются от длинных принципиально тем, что ресурсом коротких являются люди. Т.е. общество, живущее исключительно на коротких стратегиях термодинамически невозможно. Если на каждый вложенный джоуль не приходит сто, носитель коротких стратегий умирает, поскольку для него длинные стратегии недоступны (в той же мере, как короткие для "длинного этноса"). Напомню, что короткие и длинные стратеги это не оценочные категории. Люди устроены так и не иначе, в этнобиологии нет места морализаторству. Из сказанного следует, что общество, в котором получили широкое хождение короткие стратегии и в котором число их носителей растет, неизбежно подойдет к критической точке. Как только число носителей длинных стратегий станет недостаточным для поддержания носителей коротких стратегий, что-то должно произойти. Есть основания полагать, что наше общество подошло именно к этой развилке.

 Отправлено: 06.05.10 15:16. Заголовок: Откуда берутся корот..

(продолжение)

Откуда берутся короткие стратегии или привет от родо-племенного строя

Взявшись описывать короткие этнические поведенческие стратегии, я поначалу описывал что наблюдал. Если смотреть на политическую, административную и финансовую борьбу с точки зрения того, как в ней разные этносы конкурируют за контроль над ресурсами, все видимое разнообразие сводится к двум базовым стратегиям. В основе длинной стратегии "природа как ресурс", в основе короткой "люди как ресурс". Стратегии эти настолько различны, что их носители кажутся друг другу чем-то вроде марсиан. Власть, использующая короткие стратегии, кажется народу как бы зеркальным отражением себя. У русских, в частности, сейчас бытует представление о том, что любое заявление власти нужно понимать с точностью до наоборот: говорят одно, значит сделают прямо противоположное. Это представление далеко не всегда соответствует действительности. Есть множество примеров, когда власть делает то, что заявляет. Представление это касается не столько действий, сколько логики власти, она действительно противоположна народной или, как мы может теперь сказать, налицо разница этнических стратегий: короткой и длинной.

Следует подчеркнуть, однако, что границы распространения этих стратегий не всегда и не везде совпадают с границами этноса. Как капля молока расходится в стакане чая, так же короткие стратегии расходятся по обществу, в котором основной этнос использует изначально длинные стратегии (но не наоборот). Это процесс диффузии. Он происходит просто потому, что в контексте длинного этноса короткие стратегии дают огромное преимущество. Обратный процесс невозможен в силу того, что длинные стратегии не дают преимущества носителям коротких.

Психология коротких стратегий не может быть понята из длинной в рамках обычной морально-этической системы хотя бы потому, что сама морально-этическая система этноса строится на базе этих стратегий. Они первичны, а не мораль, как часто принято считать. Понимание этого требует определенной интеллектуальной зрелости и готовности смотреть на вещи как есть, а не как удобно. Вооружившись этой готовностью, последуем дальше.

Далее под катом...
Скрытый текст

Одно дело описать явление, другое понять его происхождение и понять его внутреннюю логику. Откуда вообще берутся короткие стратегии? Почему они не исчезают и не заменяются на длинные, несмотря на то, что этносы находятся в длительном контакте и влияют друг на друга уже в силу того, что живут рядом, говорят на одном языке, носят в карманах паспорта одного и того же государства? Уже из этого понятно, что различие в стратегиях это нечто фундаментальное. Оно не сводится к культуре, как бы нам того ни хотелось, потому что культура меняется, она воспринимается другими этносами, перекраивается на свой лад, опять видоизменяется с течением времени. Проходят века, возникают и рушаться государства, и тем не менее, эта разница в этнических стратегиях остается неизменной: короткие и длинные. Простым ответом на вопрос было бы вся та же выгода. Короткие стратегии выгодны их носителями при условии, что они окружены носителями длинных. Т.е. процесс их утраты это процесс перехода из выгодного в невыгодное положение. Это очевидно и это несомненно влияет на сохранение и совершенствование коротких стратегий. Они представляют собой оружие, единственное оружие, к тому же, в борьбе за ресурсы, и просто так от него человек не откажется. Но такой термодинамический подход к этносам имеет свои ограничения. Он не описывает механизмы, он описывает лишь равновесные состояния, а нас интересуют именно механизмы сохранения, совершенствования и передачи коротких стратегий. Ответ на наш вопрос нужно искать в области антропологии. Перебирая свойства этносов с короткими стратегиями, изучая их этнопсихологию, я обратил внимание на одну их особенность. У всех них есть группа обычаев, связанных с передачей собственности из поколения в поколение. Обычаи эти очень разнообразны, они видоизменялись даже на нашей памяти, но все они направлены на одно и то же: вновь созданная семья получает в наследство от предыдущего поколения наследство. Этот общеизвестный обычай требует осмысления в рамках нашей проблематики. Во-первых, понятно, что этносы, в которых этих обычаев придерживается большинство, если не все члены этноса, получают огромное преимущество по сравнению с другими. Молодая русская семья, например, занята сейчас тем, что обеспечивает себе квартиру и потом только зарабатывает на рождение и воспитание детей. На это уходят все или почти все усилия, потому что цены на квартиры таковы, что даже покупая их в долг, обоим супругам нужно постоянно работать только на жилье. У русских обычаев передачи в наследство крупных денег, достаточных для покупки квартиры или самой квартиры нет. Еще точнее - у большинства нет, и это очень, очень важная для нас оговорка, мы к ней вернемся. А вот у всех этносов с короткими стратегиями такой обычай есть в той или иной форме, с той или иной пенетрантностью по популяции. На практике это означает высвобождение ресурсов молодой семьи для рождения и воспитания детей. Таким образом, преимущество в репродуктивной стратегии очевидно. Короткий этнос может рожать рано, рожать много и что самое главное - может воспитывать детей в пределах своей семьи, не обращаясь в таком объеме к бабушкам и дедушкам ребенка за помощью, в каком это вынуждены делать например русские. Соответственно и ребенок учится в основном у молодых родителей, застает их в активной фазе жизни. Что это значит, если переводить на язык этнологии? Перед нами молодой и старый этносы. Русские "состарились" за пару поколений, в т.ч. потому, что воспитание бабушками и дедушками дает в новом поколении "страческие" модели поведения, отсутствие жизненных сил, тяги к завоеванию. И это только одно из следствий отсутствия передачи собственности через поколения! Во-вторых, наследство от родителей означает прочность семейных связей. Короткие этносы "повязаны" на семью. Их отношения с родителями и всем кругом родственников это отношения коллективных собственников. Отсюда такой культ семейственности в коротких этносах, отсюда нерушимость их семейных отношений и доминанта семейных интересов над интересами общества, в котором они живут. Если говорить строго, мы имеем дело с особым видом собственности. Перед нами родовая собственность. Само существование такого вида собственности совершенно непонятно современным русским (я говорю о большинстве, к исключениям скоро обратимся). Непонятны законы, которыми она управляется, непонятно, на что человек имеет право и что он должен. Попробую вкратце обрисовать это, чтобы было понятно о чем речь. В этносе с короткими стратегиями и родовой собственностью как минимум старший сын (или дочь, если нет сыновей) имеет право на наследство, получаемое при жизни родителей. Сейчас как правило, это квартира. В некоторых случаях, это ее денежный эквивалент (или больше, если позволяют средства). Его обязанность - передать столько же или больше поколению своих детей по тем же правилам. Т.е. собственность как таковая достается ему/ей во временное владение, он никогда до конца не владеет ей в том смысле, что он не может ее пропить, потерять - он/она несет ответственность за нее перед родом. Эта ответственность обеспечена системой понятий, делающей обнищание, потерю собственность позорным явлением и ставящая потерявшего собственность человека вне общества. Ничего этого нет у современных русских, напомню. Русски начинают с нуля и часто заканчивают нулем, что вытекает, конечное же, одно из другого. Тут самое время поговорить о совершенно особом виде родовой собственности, который часто не включают в рассмотрение. В разговоре об одном общем знакомом Константин Крылов несколько раз с нарастающей интонацией называл его "это старый театрал, это старый театрал! это старый театрал!!" Я потом думал, что же он вкладывает в это слово? А вот именно то, о чем сейчас речь: связи. Это особый вид родовой собственности, я бы сказал, что он и есть самый ценный. В коротких этносах из поколения в поколение передаются семейные связи. Они дают еще больше преимуществ, чем квартира и связанные с ней возможность рожать и воспитывать жизнеспособных детей. Если квартира это ресурс, то семейные связи в коротком этносе это ресурс в N-ой степени, особенно если этот этнос автономен (а они все без известных мне исключений автономны, в то время как русские гетерономны). Почему? Да потому что эти связи работают на перераспределение ресурсов из длинного (гетерономного) этноса уже как социальная сеть. Они перекрываются со связями других родов, которые все заняты одним и тем же делом: протянуть руку в теплый бульон длинных стратегий и взять оттуда свое. Ничего этого нет у русских. Русские начинают и в этом с нуля и кончают закономерно тем же. Носители длинных стратегий с точки зрения коротких стратегий - это бройлерные цыплята, вся роль которых по отношению к ним - питательная. Теперь обратимся к исключениям. Как я уже говорил, короткие и длинные стратегии не укладываются в этнические границы. Так называемая "советская элита" отличается от остальных русских не столько своим этническим составом (который менялся и продолжает активно менятся на наших глазах), сколько именно короткими стратегиями. Но не только ими: родовой собственностью и в частности семейными связями в том числе. Я утверждаю, что советская элита в своей этнически русской части занимает свое место именно и только благодаря тому, что люди, в нее входящие научились родовой собственности. Им нужно отдать должное. В СССР были гениальные русские математики и физики, писатели и поэты, но эти люди оказались гениальны совершенно в другой области. Они из ничего, из советского хаоса и разрухи воссоздали род. Это действительно великое явление и люди эти, повторяю, гениальны, ими двигал тот самый дух, который двигал гениальными учеными и литераторами, только в иной области. Я понимаю, что эти похвалы "советским боярам" покажутся многим более чем странными. Отношение к ним у русских всегда было и остается негативным. Тут самое время вспомнить, что мы взялись за объективное описание, а не эмоциональное. Ну так и изобретение гениальных физиков тоже можно обратить против любого народа. Весь вопрос в том, кто контролирует процессы (а для начала, хотя бы понимает). С точки зрения объективных достижений нельзя не признать, что русские, сохранившие и/или воссоздавшие род в условиях советской мясорубки это гении. Масштаб явления здесь не вызывает никаких сомнений. Все дело в том, что эта элита долгое время была открыто антирусской и только в конце советского периода в ней появились люди, смотревшие на русских как на свой народ. Возможно, в этом одна из причин, что эту элиту изрядно перетрясли и сейчас активно меняют на другую. Подведем итоги. Короткие стратегии сохраняются и совершенствуются в этносе благодаря родовой собственности. Не только ей, конечное, на в значительной степени. Нам остался один шаг до очень, очень большого прорыва вперед в понимании особенностей этносов с короткими стратегиями. Если у них есть родовая собственность, значит они -сделаем этот шаг- сохранили родо-племенной строй. Оговорюсь, что вообще по одной родовой собственности нельзя утверждать, что этнос родо-племенной. Остальные доводы, однако, тоже можно было бы привести, другое дело, что они заняли бы пару увесистых томов, а не одну статью вроде этой. Но нас эти другие признаки родо-племенного этноса и не очень беспокоят в данный момент, потому что мы разбираемся именно и только в коротких стратегиях и их происхождении. Так вот относительно коротких стратегий можно смело утверждать, что они тесно связаны с родо-племенными обществами. Они завязаны на доминанту семьи и семейной собственности и их особенности вообще не включают в себя государства (которого не было, нет, и не может быть у родо-племенного этноса). В этом корень коротких стратегий. Сознание короткого этноса вообще не знает государства, оно не несет в себе круга понятий и морально-этических норм, при которых государство становится возможным. Можно назвать эти нормы универсалистской моралью с некоторым приближением, но это то название, которое приходится использовать за неимением лучшего, читай объективного, этнобиологического.

 Отправлено: 06.05.10 15:24. Заголовок: (продолжение) Конец ..

(продолжение)

Конец работы

Когда я описывал короткие и длинные стратегии этносов, я смотрел прежде всего на ресурсы. Как этнос добывает ресурсы и на что их направляет?

Если задаться таким вопросом, можно легко придти к тому, что одни этносы получают ресурсы из природы, в то время как другие — перехватывают их у других этносов. Это разделение и легло в основу понятий «короткий этнос» и «длинный этнос» и соответствующих стратегий.

Понятно, что при таком разделении стратегий выстраивается пирамида, на вершине которой те, кто взял под контроль наибольшее количество ресурсов, перехваченных у других этносов. Внизу — травоядные. Это довольно очевидные следствия.

Все это так, если смотреть на извлечение ресурсов. Обсуждая длинные и короткие этносы с коллегами я заметил, однако, что не все видят ту же картинку, что и я. Существенные различия между длинными и короткими этносами, как мне показалось в этих обсуждения, не сводятся к источнику ресурсов. А в чем еще отличие?

Слово «ресурс» в таком контексте, как правило, понимается материально. Биологи и подавно смотрят на поток энергии вверх по пирамиде: кто кого съел и сколько джоулей энергии ушло снизу, от травки, которую щиплют бараны до самых крупных хищников наверху. Что-то подобное можно отследить и в финансовых потоках: внизу травоядный мелкий предприниматель, наверху Понятно Кто. Все, казалось, бы просто и ясно.

Но картина неполна уже хотя бы потому, что длинный этнос, находящийся внизу, должен, казалось бы, стремиться выйти наверх и потеснить тех, кто перехватывает его ресурсы. На деле этого не происходит. Причина может быть в гетерономии этноса, но сама по себе гетерономия особое явление, она скорее исключение, чем правило, хотя она и касается напрямую ситуации с русскими.

Так в чем же дело?

Отчего короткий этнос не становится длинным, понятно. Объяснять, почему люди добровольно не пересаживаются с Мерседеса на Ниву нет нужды. А вот наоборот: с Нивы на Мерседес? Или - почему длинный этнос не переходит на короткие стратегии, несмотря на всю их выгоду?

В качестве гипотезы предположим, что в коротких стратегиях есть какие-то особенности, которые не видны длинному этносу. Он не понимает, как короткие стратегии на самом деле устроены и при всем желании не может их воспроизвести. Длинный этнос строит Мерседес, а получается всякий раз Нива.

Далее под катом...
Скрытый текст

Речь идет, таким образом об этническом know how, которое не лежит на поверхности. Заброшу-ка я толовую шашку в стройный ряд своих выкладок. Пусть хлопнет, и посмотрим, что выстоит после взрыва, а что рухнет. Итак, три, два, один. Хлопок! Разделение «короткий-длинный этносы»? На месте. Мы их видим, достаточно понаблюдать за успешными и отстающими этносами, чтобы увидеть отличия. Ресурс — природа для длинных этносов, ресурс — люди для коротких. Никуда не делся. Все на месте. Можно съездить в деревню, зайти на завод и поискать там представителей коротких этносов. Их там нет. А на руководящих местах — очень много. Но вот трещина: а что мы собственно понимаем под ресурсом? Ведь Мерседес (или Нива) это конечный результат распределения ресурсов, но не все их виды. Нельзя сказать и то, что деньги сами по себе представляют какой-то уникальный для ресурс для короткого этноса. Они доступны всем, контроль за финансовыми потоками достигается не самими этими финансовыми потоками, как принято считать. Да, деньги идут к деньгам, но мы постоянно видим, как происходит их перераспределение. Так по каким законам оно происходит? Допустим, что рассматривая ресурсы исключительно как материальные явления (включая сюда деньги), мы что-то упускаем из виду. Вернусь к обсуждению с коллегами. Когда я представил категории «длинный этнос», «короткий этнос» возникло такое представление о длинных как о подневольных, почти рабах, а короткие сразу вызвали ассоциацию с рабовладельцами, жуликами, бездельниками и ворами. Нужно предостеречь от этого. Это все оценочные категории, их подсказывают наши эмоции: мы все хотим на Мерседес, а некоторые из нас хотят даже не самим сесть на Мерседес, а пересадить всех на Нивы. Но мы заняты поиском фактов, а не эмоций, оставим же оценочные категории в стороне. Короткий этнос, как уже отмечалось, «переговаривает» длинный. Речевая активность коротких на порядки выше. Они пользуются словами, речью и вообще коммуникацией для перераспределения ресурсов (феномен «лжи» коротких). Но не только. Речь, коммуникация это в общем случае тот клей, который склеивает людей. Без общения нет тесных связей. У длинного этноса, напротив, есть характерная СДЕРЖАННОСТЬ в общении. Многое подразумевается и не проговаривается. Слово по определению считается соответствующим действительности (слово = правда). Это характерная черта длинных. Стоит только нарушить социальную структуру длинного этноса, например внести в нее другие, короткие стратегии, в рамках которых слово не обладает обязательной истинностью (и вообще истина ситуативна, истина то, что выгодно мне здесь и сейчас), как вся эта громоздкая система доверия, не подкрепленного общением рушится и погребает под собой длинный этнос. Если считать все слова правдой, то достаточно несколько раз столкнуться с «ситуативной истиной» короткого этноса, чтобы рухнули все основы коммуникации. Вот мы и подошли к тому, чего не хватало в понятии ресурсов. Чрезвычайно высокая речевая и коммуникативная активность короткого этноса указывает на тот ресурс, который он постоянно создает и поддерживает. Этот ресурс — СОЦИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ. Это и есть то, что непонятно длинному (гетерономному) этносу в стратегиях короткого. Отчасти это так потому что длинный этнос (в данном случае русские) утратил те элементы культуры, которые поддерживают сеть социальных связей. Ставка на «центр», на государство как единственное средоточие власти сыграла роковую роль для длинных этносов. Они утратили общинные связи, а за ними и семейные. У русских последние полтора века активно идет процесс индивидуализации, и его конечным результатом стал совершенно беззащитный перед лицом власти и коротких этносов человек. Он остался с ними один на один. Совсем другая картина у коротких этносов. Они ТВОРЯТ социальные связи. Это их постоянное дело, в котором они дают сто очков в перед любому длинному. Поэтому, в частности, неверно считать короткие этносы «бездельниками» и «паразитами». Они тоже работают, просто их работа на порядки более эффективна, чем добывание материальных ресурсов из природы. Предметом их энергичной деятельности (а она действительно очень и очень энергична) являются социальные структуры: семья, круг друзей, община. Из них собственно и складывается здоровый этнос, а не из уродливых монстров типа тоталитарных проектов, советского и фашистского. Без этих промежуточных, хорошо оформленных и четко действующих уровней организации, не может быть нормального этноса, ни короткого, ни длинного. При этом короткие этносы это прекрасно понимают, а вот длинные в силу ряда исторических причин, утратили это понимание. В заключение я сделаю «лирическое отступление». На улицах в майские праздники больше русских стариков. Я присматривался к выражению их лиц, походке, к обуви: хорошая обувь всегда означает достаток и ухоженность, плохая, напротив, бедность. Да, я оговорился: строго говоря, они не русские: они часть народа, у которого в официальном языке современной России нет даже своего названия. Я поставил себя на их место. Это оказалось довольно сложно сделать, потому что вообще легче ставить себя на место какой-нибудь звезды, в крайнем случае человека богатого и состоявшегося, особенно в старости. Но на самом деле не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что большинство из нас ждет примерно то же самое, что мы наблюдаем у этого, уходящего военного поколения. Они воевали, строили после войны заново страну и остались ни с чем. Я попытался представить себе, каково это, воевать, строить и остаться ни с чем в 80 лет. Многие знакомые мне национально мыслящие люди последние 15 лет занимаются тем, что пишут и говорят о том, как надо было бы правильно устроить нашу жизнь, исходя из национальных русских интересов. Они же указывают на бесправие русских, на всяческое притеснение и унижение русских. Дело важное и нужное, но есть одна проблема. Жизнь никак не устраивается согласно национальным русским интересам. Более того, национальные русские интересы все больше ущемляются. Самое время остановиться и задуматься, а почему, собственно, так? Казалось бы, если мы все говорим и пишем очевидные и беспорно правильные вещи, достаточно было бы одного этого знания, чтобы жизнь как-то изменилась. Ну вот допустим дядя Ваня был интернационалистом, послушал правду и стал русским. «Так не бывает», скажет любой, кто этими вопросами интересовался. Так если действия не приводят к результату, не пора ли изменить действия? Практика критерий истины! Если говорить этнобиологически, я предлагаю длинные стратегии в замкнутой общине. Т.е. перестать мыслить категориями государства и народа, их у нас нет и не будет в ближайшем будущем, а направить свою мысль и энергию на создание на деле той России, в которой мы хотели бы жить. Пусть и маленькой, но обязательно ЗАМКНУТОЙ модели, разделяющей на внутриобщинных, для которых длинные стратегии - и внешних, для которых только короткие стратегии (только. Но зато действующей. Это условие замкнутости обязательно. Старики на наших улицах обмануты и обворованы именно потому, что они прожили всю жизнь с длинным открытыми стратегиями. Их ресурсы сожрала система, которая их жизнь не ставила в грош. Но она может сожрать эти ресурсы только если ей позволить. Стоит только замкнуть свои усилия на узком кругу людей, как они, эти ресурсы становятся подконтрольны людям, а не системе. Инженер, который изобретал советское оружие, много ли он имеет сейчас? А если бы он разработал теорию и практику русской общины? И если бы он строил те самые СОЦИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ, а не ядерное оружие? Так вот. Программист, который сегодня пишет код на работодателя в свои 80 лет окажется на месте советского инженера. Это можно предсказать с большой долей уверенности. Так может не писать код, а заняться производством каких-то ценностей, которые нельзя обесценить так легко, как наемный труд? Все дело в ресурсах, в их понимании и умении использовать. КОНЕЦ РАБОТЫ на тех условиях, которые предлагают русским — он ведь собственно уже принят большинством русских. Работать всерьез на таких условиях, которые предлагаются в современной России мало кто хочет. Осталось лишь найти, чем заняться. Один из вариантов я и описал здесь.

 Отправлено: 06.05.10 15:27. Заголовок: (продолжение) Шахмат..

(продолжение)

Шахматная культура

В этой серии была обозначена разница в стратегиях, которыми пользуются этносы и описаны два типа таких стратегий. Одна, длинная, со ставкой на создание искусственных и освоение природных ресурсов и другая, короткая, направленная на перехват этих ресурсов. В статьях внимание обращено на этносы и их свойства.

Здесь я хотел бы отвлечься от этносов и посмотреть на межэтнические контакты с точки зрения культурного поля, в котором они развиваются. Что происходит с культурами обоих этносов, когда они входят во взаимодействие? Тема «не нуждается в представлении» в силу того, что происходящие в современном обществе процессы во многом определяются межэтническим контактом.

Вначале определимся с понятиями. Культура в нашем случае это не: (1) достижения в каких-либо профессиях (не Достоевский, Менделеев, Уланова, Гагарин и прочие уважаемые люди), (2) соответствие представлениям об образовании, познаниях, уме, навыках или манерах, хотя это второе уже ближе к нашей теме. Рассмотрим культуру как систему запретов и поощрений, причем для нашей темы рассмотрим только запреты и только те, которые можно назвать строгими.

Это можно сделать визуально: в виде шахматной доски. Установим правила, похожие на шахматные. Пусть будут пока фигуры только одного цвета. На белые поля им становиться можно, на черные нельзя никогда. Фигура на этой доске начинает движение от одного края и если она достигнет противоположного края. Сама доска пусть отличается от шахматной, ее форма – треугольник. Чем ближе к вершине треугольника, тем лучше место. Всякая фигура пробивается к этой вершине. Ей мешают другие фигуры на доске, поэтому путь ее не прямой. Эта картинка проста и в силу простоты поможет нам разобраться в теме.

Далее под катом...
Скрытый текст

Но пока вернемся собственно к культуре в нашем понимании и посмотрим, что такое строгий запрет. Лучше всего это сделать на примере. Возьмем запрет, существовавший в советском обществе на жизнь без работы. Суть этого понятия, как легко видеть сегодня, можно понять как интернализированные (принятые как личностные) требования к работнику. Идеальный (с точки зрения хозяев советского общества) работник функционирует в любых условиях не ради своих целей, а из чувства долга перед хозяином (который может мифологизировать себя «вождь», «мнение коллектива», «рабочая власть», а свои требования к работнику как «работа на светлое будущее», «строительства какого-нибудь –изма» и т.д.). Хозяевам было очень желательно, чтобы советский человек представлял из себя объект с хорошо известными и постоянными свойствами. Это, кстати, проистекает не из особой инфернальности советской правящей элиты, а из принципов организации производства. Инфернальность советской элиты отразилась скорее в методах, которыми она обрабатывала людей. Есть разница между человеком, который ведет себя управляемо и вещью. Советские хозяева сделали многое, чтобы превратить людей в вещи. Но не только они. Отношение к работникам как к вещи вообще характерная черта колоний. В них местное население считается колонизаторами неодушевленным. И со временем становится таковым, т.к. поколения, формирующиеся в подневольных условиях не получают представления о неотъемлемых правах. Они ценят свою и чужую жизнь низко, почти как ценнят вещи. «Партия сказала «надо!», а комсомол ответил «есть!»» это формула совершенно безличная и механическая. Сейчас многим кажутся смешными эти лозунги, но стоит оценить силу представлений, заложенных этим и другими методами колонизации, применявшихся к русским. Вспомним, как в 90-ые годы многие «бюджетники» ходили на работу по нескольку месяцев, не получая ни копейки. И это при обесцененных накоплениях и росте цен. Они делали то, что было правильным в их представлениях, то что «надо». Надо работать, а не работать нельзя. Вот это и есть действие запрета, та самая черная клетка «не работать» и белая клетка «работать». Из примера сразу понятно, что культурный запрет это вовсе не то, что никогда не происходит. В советском обществе были люди, которые не работали. Культурный запрет накладывается на то, что для данной культуры опасно. На уровни средней личности это нечто, что «нельзя даже помыслить». «Такого не бывает», а если и случается, сознание отказывается это принимать. На этом держится общество. Сломай запрет, и сломается общество. Те, кто не платил работникам в 90-ые, очевидно, действовали в рамках других запретов. Они со временем сломали запрет «не работать» (и ряд других). С ними сломалась и вся советская культура. В этом смысле «бюджетники» пытались вынести советскую культуру на своих плечах. В их представления не входило нарушения запрета, и когда их непосредственный опыт говорил, что работать больше никто не требует и что не работая, можно прекрасно жить, они продолжали верить, что работать «надо», (наверное потому что другие варианты не укладывались в их сознание). Сегодня этого запрета в России больше нет. Любая работа делается из необходимости заработать. Но в то же время любая работа может остаться без оплаты. Кстати, в России огромное количество долговых обязательств, часть из которых вообще никогда не будет погашена. Это фантомные деньги. Интересно было бы их посчитать. Что еще важнее здесь это отрицательный кредит доверия – никто никому не верит. Обман подразумевается по умолчанию. Сумма фантомных денег это и есть мера вакуума доверия, который занял место сломанных запретов. Назовем граничные условия сущестования запрета: он может нарушаться (это даже полезно для его существования при условии показательных порок за нарушение), но нарушения должны быть (1) не массовыми, (2) осуществляться не лидерами общества публично, (3) быть обязательно жестоко наказуемыми. Последнее особенно важно. Не работаешь – сядешь. Обманул – перестали уважать. Читаешь самиздат – отправляйся в (внутреннюю) эмиграцию. Так работало советское общество. А современное работает по-другому. Подставился – лох. Поверил – развели. Ну и так далее. Теперь, вооруженные этим подготовительным материалом, вернемся к межэтническим контактам. Они часто приводят к конфликту. Чтобы понять, почему, осталось сделать совсем немного. У разных этносов разные черные и белые клетки. В одной культуре (в нашем узком понимании как системе запретов) разрешено красть, но не разрешено предавать свой народ. В другой культуре нет самого понятия этничности и соответственно нет предательства в отношении своего народа, но есть строгий запрет на воровство. Дальше можно не объяснять. И так понятно, что начнется, если два эти этноса окажутся на одной территории и будут делить ресурсы между собой. Но мы здесь говорим не об этносах собственно, а о культурном поле. В котором теперь часть фигур ходит по белым, а другая часть по черным полям. «Второй этнос», назовем его так, ходит преимущественно по черным полям, потому что путь на вершину по ним короче. Можно даже представить себе такой «второй этнос», у которого культура будет состоять только и исключительно из одного запрета и одного поощрения: (1) ходи по тем полям, которые «первый этнос» считает черными, (2) не ходи никогда по тем полям, которые «перый этнос» считает белыми. Вряд ли, конечное, такой этнос есть в чистом виде в реальной жизни, но для понимания некоторых выигрышных стратегий эта «черно-белая» картинка очень помогает. Тут шахматная модель начинает терять свою предсказательную силу. У нее, как и у всякой модели, ограничена сфера применения. В модели, «второй этнос» ходит по черным полям, а «первый» продолжает удерживать запрет и ходить (почти исключительно) по белым, как «бюджетники» в 90-ые. Но в межэтнических контактах происходит обмен стратегиями. При этом важно понять, что он вначале происходит на личностном, а не на этническом уровне. Он особенно активен в этносе, подобном русскому, т.е. таком, в котором затерто понятие «своей группы» и в ряде случаев не работает система распознавания «свой-чужой». Человек в «таких очках» не видит разницы между чужой и своей этнической стратегией, но он видит преимущества, которые дает та или иная стратегия. Если примеров нарушения перед глазами много, а наказаний за нарушения нет, запрет начинает ослабевать. Практически это означает, что все больше и больше людей «первого этноса» начинают заходить на черные клетки. В какой-то момент процесс становится лавинообразным. Чем больше примеров, тем больше людей им следует. Запрет рассыпается. Получает массивный удар вся культура (в нашем упрощенном случае она собственно и только система запретов). Начинается процесс отката к биологическому уровню и инверсии всех запретов вообще. «Теперь все можно», к этому следует добавить - кроме того, что было можно вчера. Разве это не описание процессов, протекавших в 90-ые годы в России? Ну а что происходит с культурным полем «второго этноса»? Легче всего понять это на примере того самого этноса, у которого культура состоит только из двух запретов: (1) ходи по тем полям, которые «первый этнос» считает черными, (2) не ходи никогда по тем полям, которые «первый этнос» считает белыми. Во-первых, у этого этноса запрет на любые стратегии «первого этноса». Обратной передачи стратегий не происходит. Но происходит другое, не менее опасное для этого этноса явление. Его стратегии перестают давать преимущества. Если вначале контакта на черных клетках не было никого кроме «второго этноса», то сейчас на них много конкурентов из «первого этноса». Наверх уже не пробиться только за счет нарушения всех запретов. Более того, «первый этнос» начинает отстраивать другую систему запретов и поощрений, и инвертировать ее уже сложнее. Для этого нужно время и переформирование боевых отрядов. В то же время, в рамках этого поколения второго этноса сработали «сверхзвуковые» социальные лифты. Люди с самого низа взлетели наверх общества. В их руках власть, но их жизненный опыт научил их одному искусству: ходить по черным клеткам и избегать наказания за это. Кстати, это же касается и представителей «первого этноса», попавших наверх тем же путем. Результат этих процессов – архаизация общества и крайне низкая управляемость социальных процессов. Не в этом ли обществе мы живем сейчас, и не все ли мы устали от жизни в таком обществе? Самое интересное в этой статье могло бы быть дальше. А именно, интересны варианты развития событий после разрушения запретов «первого этноса». Но это относится к жанру предсказаний, а я стараюсь ограничиваться тем, что я наблюдаю. Поэтому я обращаю внимание в заключение лишь на одно обстоятельство, которое мне кажется важным. Вместе с нарушением запретов «первый этнос» начинает воспринимать и другие стратегии. Это касается работы системы разделения «свой-чужой».

 Отправлено: 06.05.10 15:31. Заголовок: (продолжение) Замкн..

(продолжение)

Замкнутые длинные стратегии

Почему Горбачев оказался слабовольным?

Читая "Идеологические мемуары" Александра Самоварова я возвращаюсь к одной и той же мысли. Одной из главных целей реформ на закате СССР была заявлена демократизация. Люди действительно хотели демократии, а еще точнее - народовластия, и кто знает, как обернулись бы события, если бы мы его получили. Сейчас, когда мы формально живем в демократическом государстве, народовластия в целом не больше, чем было в позднем СССР. Его не следует путать с гражданскими свободами, которых пока действительно больше, но народовластия как такового как не было, так и нет.

Следить за политикой как за развивающимся сюжетом дело историков и политологов. Дело по-своему увлекательное и нужное, но оно легко уводит от закономерностей к частностям. А мне всегда было интересно не только "что" и "как", но и "почему". Почему я вчера, зайдя в Сбербанк, видел пожилую русскую женщину, жалующуюся, что "опять подняли цены" и дрожащими руками отсчитывающую еще 30 рублей (для нее это деньги)? Почему половина моих однокурсников уехала заграницу, треть моих одноклассников на том свете или спилась или несчастные ни на что больше неспособные люди? Почему мы ничего не добились за 25 лет с начала крупных перемен? Мы - я имею в виду не власть, а нас, русских, живущих на своей земле.

Либеральная мантра на этот счет всем известна: "русские неспособны устроить свою жизнь". Это ложь, которая вытекает из основы основ их взгляда на жизнь: из русофобии. Всякому, жившему с другими этносами вплотную, очевидно, что у русских способностей и энергии не меньше. Так в чем же дело: почему мы не можем устроиться у себя в стране так, как живут другие европейцы? Другая мантра на сей счет гласит, что нам мешают и не дают это сделать. Это, на мой взгляд, ближе к истине, но это только часть правды. Другая ее часть, гораздо более существенная, заключается в том, что мы и не пробуем. Точнее, не пробуем делать то, что действительно способно изменить нашу жизнь. Если принять эту точку зрения, оказывается, что у нас всегда был и остается шанс.

Народовластие и вообще изменения в политике многими русскими воспринимаются в гигантских масштабах. Это всегда "там", "наверху", "военная сила", "спецоперации". Упоительно читать и думать про заговоры в ЦК КПСС, про подковерную борьбу олигархов, про спецслужбы, ядерное оружие, спецназ и танки на улицах Москвы. Все это было, есть и будет, конечное, но обычный человек на эти явления не влиял, не влияет и влиять не сможет. Связь между ним и этим процессами только односторонняя - они влияют на него, но он никак их хода изменить не может. В лучшем случае, он может смотреть или не смотреть, как если бы все это происходило на концерте Курехина и "Попмеханики", а не в его жизни. Можно сказать, что главная идеологема, которую власть поколение за поколением вбивает русским в голову, вполне успешна. Она гласит: "от вас ничего не зависит".

На деле, конечное, это чистая иллюзия, и она существует ровно до тех пор, пока мы в нее коллективно верим. Непременное условие этой иллюзии: паралич воли. До тех пор, пока мы коллективно парализованны в своей воле, она владеет нами, эта иллюзия.

Но это все так, красивые слова, можно сказать. От них проку мало, и наверное не я первый их пишу, не я и последний. Меня, как я уже сказал, интересует, почему все именно так, а не иначе. Почему Горбачев оказался слабовольным? Или он агент ЦРУ? Или это Яковлев агент ЦРУ, а Горбачев просто заигрался? А если бы не было Мальты или если бы Горби не сделали человеком года, что тогда?

Да забудьте вы всех этих горбачевых, яковлевых и прочих! Их нет. Это наша с вами коллективная иллюзия, что они управляют нами. Причины положения дел, настоящие причины, совсем в другом.

Одна из них, как я все яснее и яснее понимаю, в том, что русские это прекрасные, талантливые, замечательные люди, но русского народа или хотя бы общества функционально не существует. Они в глубоком коматозе (что и неудивительно после всего того, что с нами проделали, но это отдельная тема). Вот один из важных симптомов: в современной России бытует такое выражение "оказанная услуга ничего не стоит". Значение этой фразы в том, что услуга не подразумевает обратной услуги. X оказал услугу N, а N, как принято выражаться, "забил на X болт".

Ошибочно было бы думать, что X просто глуп, как ошибочно было бы думать, что N просто подлец. Они живут в разных социальных мирах. X еще пытается применять длинные стратегии, а N движется к своим целям согласно коротким стратегиям. В целом они не составляют общества, тем более этноса. Их, этноса и народа, попросту функционально нет (я сказал острожно, что они в коматозе - хотелось бы верить, да).

Далее под катом...
Скрытый текст

Почему так? Да потому что социальная группа, этнос в нашем случае, это, помимо всего прочего, система обратных связей. Нет обратных связей - группа распадается (или входит в коматоз). Если бы русские были этносом, N получил бы такую репутацию, что с ним никто бы больше не стал иметь дело. А это страшное наказание в сплоченном этносе. Все блага жизни доступны только своим. Перед нашими глазами этнические общины из Азии и Кавказа. Вместо того, чтобы ругать их за грязные ногти и плохое знание русского, не стоит ли задаться вопросом, почему они в Москве, а не мы у них в столицах? Так вот у русских этой обратной связи нет, и есть даже негативная обратная связь, которая дает ореол притягательности лихому мерзавцу N. Но это все эмоции, а если говорить научно - у русских продолжают нарастать деструктивные этнические процессы. Кредит доверия негативный, что, как я уже писал, всегда и везде есть следствие невозбранного хождения коротких стратегий в этносе с длинными стратегиями. Всегда и везде в таких случаях воцаряется система патерналистских связей, т.е. система подчинения, где нет места отношениям на равных. Не мы первые, кстати, не мы последние, но от этого не слаще. Взглянем на эту картинку как на чистую термодинамическую модель. Носители коротких стратегий влияют не на одного человека, а на все свое окружение. Информационные свойства пространства таковы, что один случай подрыва социального капитала, оставшийся без наказания, разносится на многих людей, и уже не сам обман, а только слух о нем ведет к уничтожению социального капитала. Эти случаи как через линзу проецируют на все наше общество СМИ. В таких условиях вернуться к естественному для нас доминированию длинных стратегий не представляется возможным. Это если решать проблему в масштабах всего этноса. Но кто сказал, что ее можно решать только так! Отбросим гигантоманию и займемся своей реальной каждодневной жизнью (да!). Представим себе группу из 9-12 человек, которая решила ввести у себя те самые обратные связи, которые не работают в нашем обществе в целом. В этих рамках услуга всегда возвращается и отказа на разумную просьбу не бывает. Это гарантировано системой обратной связи. Невозвращающему услугу напомнят. Не поймет - объяснят. Не послушает - предупредят. Не подействует - выкинут из общины без возможности вернуться. "Да это же велосипед! - скажут многие - Русские и так живут именно таким образом". Нет, не таким. Обратимся опять к термодинамике. Если бы весь наш этнос составлял такие и только такие группы, у нас не было бы старушек, у которых не хватает 30-ти рублей, не было бы выкошенного на треть поколения мужчин. В том числе потому, что социальный капитал всегда сопутствует финансовому капиталу (тут нет места доказывать и приводить примеры, возьмем это за аксиому). Но не только. В равной или большей степени - потому что социальный капитал всегда сопутствует ... счастью. Страны и этносы с высокими накоплениями социального капитала (те же самые взаимные услуги, в т.ч.) это счастливейшие этносы. До какой-то степени социальный капитал это и есть само счастье. Где он, там и счастье. Нет, я ничего не предлагаю организовывать, никаких семинаров по созданию общин не веду (хотя мог бы по сумме накопленных знаний). Я прежде всего этнобиолог, т.е. ученый, и я утверждаю: такие общины уже возникли у русских и их число будет стремительно расти. Они наш единственный выход из создавшегося положения, и если это очевидно мне, одному человеку, пусть и профессионалу, то тем более этнос уже пришел к этому и уже набирает скорость на этом пути. Потому что этнос это, вообще говорят, организм. Он реагирует и адаптируется к условиям так же, как любое другое живое. И потому, что эта стратегия замкнутых длинных стратегий в компактных группах - выгодна. Те, кто не воспользуется ей, отстанут от "въехавших в тему", а потом попросту вымрут. Туда им и дорога. Эволюция не мать Тереза. Единственное, что я могу сделать в этой связи это написать об этом, т.е. рассказать то, что и так уже у всех на кончике языка, но для чего, пока у нас, русских не было подходящих слов. Теперь они есть.

 Отправлено: 06.05.10 15:47. Заголовок: Всё тот же Крылов: ..

Всё тот же Крылов:

Зеркало тролля

Русские оценивают себя ниже, чем любой другой народ

Миллионы, миллиарды его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. … Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны,.. А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки.

Г.Х. Андерсен, «Снежная королева»

Начну с простого бытового примера. Недавно один мой коллега вернулся в Россию после семи лет, проведенных в Америке в качестве программиста.

Судя по его письмам, возвращение на Родину он воспринимает как дантовское нисхождение в ад, совершаемое в кафкианских декорациях. Я получил у него согласие на цитаты и взялся за роль Вергилия, по крайней мере в рамках этой статьи.

Он описывает бытовые подробности, в частности поездку в аэропорт:

Подошли к справочному киоску спросить когда прилетает «такой-то рейс люфтганзы». Вы думаете нам там нахамили или сказали «вон там мы вам табло повесили - идите и смотрите». Нет, нет и нет! Работница справочного киоска встала, развела руками и сделала такое лицо, что сразу без слов и пояснений на любом языке стало понятно и отсутствие достоверной информации в справочной службе и сама изначальная абсурдность и бессмысленность самой нашей идеи обратится в справочную службу и факт того что «за грубость-то нас ведь ругают, а по другому мы никак».

Зафиксирую ход его мысли: он заранее был настроен на хамство, а когда его не получил, нашел другой повод для обиды. Да, в справочном провинциального аэропорта не оказалось информации о международном рейсе - казалось бы, что тут удивительного? Обратись напрямую в стойку компании, а если уж раздаешь оценки, то сравни свой американский опыт с российским. Дело ведь в том, что справочные в провинциальных американских аэропортах работают не лучше. Более того, невероятное тупоголовие американских клерков это притча во языцах. Автор, например, наблюдал такую картину: двое работников авиакомпании регистрировали пассажирку с российским гражданством на рейс Вашингтон-Москва и требовали у нее российскую визу. Перелистав несколько раз российский паспорт в поисках визы и не обращая ни малейшего внимания на слова пассажирки, они несколько минут обсуждали ситуацию между собой и затем позвонили начальству. Только получив указание сверху и избавившись таким образом от ответственности, они допустили ее рейс. Видимо, инструкция, которую считывали эти дроиды с экрана монитора требовала визу в паспорте, не оговаривая, что речь идет об американском паспорте… Но реальность к ходу мысли нашего Данте не имеет отношения: он не сравнивает подобное с подобным, но ищет подтверждения раз и навсегда сформированному комплексу отношений.

В этом комплексе на системном уровне записано: «в России все плохо».

Далее...
Скрытый текст

Примеров подобного хода мысли в его письмах достаточно. Нет смысла выписывать их все, подытожу двумя фугасными заявлениями: По поводу патриотизма и все такое прочее. Не знаю, как насчет молодежи, люди моего возраста и старше - те кто с государством сталкивается (оформление детей, права, пенсии, школы и проч) свое отношение выражают цитатами типа «не ту страну назвали Гондурасом». Если жить рядом с работой где-нибудь в центре и передвигаться между работой и домом в хорошем герметичном автомобиле - то может начать казаться, что никакой России и нет вообще. Замечу, что человек менее чем за месяц оформил гондурасское российское гражданство детям, родившимся в Америке, устроил их в элитную школу, получил права, купил машину, устроился на хорошую работу и т.д. - все это заняло бы в Америке несколько месяцев, если не лет (а об элитной школе программисту можно забыть - они в Америке стоят 30-40 тыс. в год). Из этого можно сделать вывод: ругая Россию, он ни в каком случае не сравнивает ее объективно с Америкой, из которой только что вернулся. Его глаз выбирает худшее в России и ставит в рядок с лучшим в Америке. Таким образом он подтверждает то, что зашито на системном (т.е. подсознательном) уровне: «в России все плохо». Воссоздавая, таким образом, ежечасно образ ада, в который он якобы попал, он находит и «выход»: герметичный автомобиль. Логика знакомая: так называемая внутренняя эмиграция, которой перемежали потребление портвейна советские шестидесятники, своей первой и необходимой предпосылкой имела физиологическое неприятии России и русских. От них советских интеллигентов тошнило больше, чем от № 54-го красного. Теперь их мысль получила материальное воплощение: реальная эмиграция или дорогой автомобиль, даже бронированный автомобиль, в пределе - танк, за бортом которого плещется враждебная русская стихия. Так и живет российский образованный класс, причем уж не первое столетие. Достаточно открыть Катошихина (XVII в), Радищева (XVIII в) и далее уже практически любого сочинителя, чтобы в этом убедиться. Получается нечто вроде кривого зеркала, из «Снежной королевы» Андерсена. Попытаемся разобраться, какой тролль разбил это зеркало в России так, что его осколки попали в глаза почти каждому русскому. * * * Изначально любому народу свойственно считать свое хорошим, а чужое плохим. К этом свойству человека можно относиться по-разному, но оно представляет из себя антропологический факт, задокументированный в сотнях тысяч научных работ. Причем это свойство любить свое и не любить чужое присуще всем народам с самого возникновения человека как биологического вида. Огромный массив данных биологии и антропологии указывает, что оно связано со стратегиями продолжения рода и конкурентной борьбой за выживание и за ресурсы. При этом современные русские являются разительным исключением из всеобщего правила. Коротко говоря, они считают себя и свое плохим, а чужих и чужое - хорошим. Казалось бы, как могло случиться, чтобы фундаментальное свойство всех народов у русских обратилось в противоположность? Теперь пора ввести два понятия, которые помогут разобраться в этом непростом вопросе. Понятия очень близкие: они сходны во всём, кроме одного слова.

Автономный этнос

Гетерономный этнос
- тот, который оценивает всех людей по степени родства к этому этносу, а все явления - по степени выгодности для целей этого этноса. Чем выше родство и чем выгоднее явление - тем более отрицательную оценку они получают. Опять же, оценки эти не обязательно объективны и верны - важен принцип родства и выгоды. - тот, который оценивает всех людей по степени родства к этому этносу, а все явления - по степени выгодности для целей этого этноса. Чем выше родство и чем выгоднее явление - тем более положительную оценку они получают. Оценки эти не обязательно объективны и верны - важен принцип родства и выгоды себе

Все народы устроены одинаково: они оценивают мир, исходя из степени родства по отношению к себе и пользы себе, различен лишь знак этой оценки. У автономного этноса он положителен, у гетерономного отрицателен.

Далее...
Скрытый текст

При этом нужно учитывать, что в реальных этносах значения автономности и что еще важнее - некоторые свойства гетерономности могут быть не абсолютны (не целиком отрицательны или положительны), а распределяться по непрерывной шкале. Однако эта относительность значений не играет роли при взаимодействии двух или более этносов. При контакте она переходит в бинарную. Если этнос в целом гетерономен, он всегда будет оценивать себя хуже, чем любой другой этнос. Что мы и видели на примере писем: человек не сравнивает явления американской и российской жизни, а отбирает только те, которые подтверждают его гетерономный взгляд на русских. Для этого ему приходится сильно искажать действительность: на самом деле его первый месяц жизни в России куда более успешен, чем то же самое время его американской жизни. Но, как и говорилось, гетерономия - это фундаментальное свойство человеческой психики, оно перевешивает любые рациональные аргументы. Важно подчеркнуть, что эта негативная оценка своему народу и всему, что с ним связано первична по отношению к реальности. Она не обусловлена реальностью никак, потому что у гетерономного этноса и нет никаких мыслительных механизмов, позволяющих сравнивать себя с другими. Они находятся под строжайшим запретом, и если только некто пытается заявить, что гетерономный этнос в чем-то важном превосходит другие этносы, представители этого этноса реагируют агрессивно: такого рода сравнения разрушают основы их представления о себе (то есть самоидентификации). Нелишне отметить, что гетерономный этнос сам поддерживает собственную гетерономность безо всякого влияния извне - что не означает, что такого влияния вообще нет. * * * Пользуясь категориями автономной и гетерономной этики и имея в распоряжении методы их оценки и измерения (выходящие за рамки этой статьи), легко обнаружить, что отнюдь не только русские гетерономны в своей практической этике. Гетерономия свойственна вообще любому этносу, подвергшемуся колонизации и просуществовавшему в условиях колонизации достаточно длительное время. Под колонизацией тут понимается порабощение другими этносами (более жестокая форма) или же внутренняя колонизация одних классов (сословий, каст и т.п.) другими в пределах одного этноса. Надо ли говорить, что бывают и смешанные формы колонизации с тем же эффектом и еще чаще - смена внутренней колонизации внешней. Самые существенные процессы колонизации касаются не только и не столько ресурсов и политической системы этноса. Основной удар наносится по этической системе, т.е. по представлению народа о самом себе. Его деформация заставляет людей смотреть на себя, свое государство, свою работу, семью и т.д. со знаком «минус», тем самым узаконивая сам факт колонизации и обеспечивая ее продолжение. Это и есть главное оружие колонизаторов, а точка их основного приложения сил - автономность этноса, причем атака может вестись как физическим, так и информационным насилием. Но как только автономность уничтожена и на ее месте установлена гетерономность, народ начинает воспроизводить нужные для колонизации условия сам. Таковы, в первом приближении, некоторые свойства зеркала тролля, осколки которого разлетаются над Россией уже несколько веков. Другие его особенности и возможные способы преодоления гетерономии - тема отдельных публикаций. (Это некоторое упрощение, но оно вполне годится для целей этой статьи.)

 Отправлено: 06.05.10 16:05. Заголовок: Самокастрация по-рус..

Самокастрация по-русски

Русские сами отрекаются от тех рычагов давления, которые используют другие народы

В фанатическом ослеплении хлыст или скопец принимает слова исступленных изуверов за волю Божью, и нет закона, нет правила, которые бы удержали житейскую нравственность его в постоянных и непреложных границах.

Мельников П.И. «Белые голуби»

Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек?Смогу ли я переступить или не смогу? […] Тварь ли я дрожащая или право имею…

Русские вопросы, авторство приписывается Достоевскому

Скопцы — это религиозная секта, адепты которой практиковали самооскопление, т.е. самокастрацию. Их представления о Боге гласили, что именно этого ожидает от них Творец всего сущего. Не буду вдаваться в сложную связь между религиозным и эротическим чувством, — замечу только, что скопцы боролись с плотью и отсекали половые органы по собственной воле. Если не разделять их представления о боге как о Великом Кастраторе, то выходит нечто комичное. Однако не стоит спешить со смехом: вполне может оказаться, что скопцы всего лишь довели до абсурда определенный образ мысли, который касается отнюдь не только их. На этом и оставим их, — речь дальше пойдет не о телесных скопцах.

* * *

В статье «Зеркало тролля» я описал одну из особенностей гетерономного этноса на примере отношения русских к самим себе и ко всему русскому. Ее можно представить себе в виде картинки, в центре которой находятся русские и национальные черты русских, а на различном расстоянии от центра другие народы и соответствующие им качества. Центр вызывает у русских негативные оценки, а все, что лежит за границами русских и русскости оценивается в той или иной степени положительно. У автономного этноса все ровно наоборот: чем ближе к себе и своему — тем выше оценка.

Эти оценки зашиты в подсознание и действуют до и сверх всякого реального сравнения. Они представляют собой нечто вроде наклона плоскости, по которому катятся все реальные попытки сравнить русских с другими. У кого-то хватает интеллектуальных и эмоциональных сил преодолеть этот наклон и заявить, что русские объективно лучшие в том-то и том-то, но и после этих героических усилий камень всё равно скатывается вниз. Русское большинство создает своего рода гравитацию, в которой любые попытки поставить русских выше других воспринимаются прежде всего как посягательство на порядок вещей.

Этому есть свое объяснение. Русские запрограммированы считать себя хуже других, коллективно и каждого в отдельности, и эта привычка стала второй натурой, за которую люди держаться как за все, что становится частью личности, включая сюда и самооценку русских как этнической группы.

Тут важен суммирующий вектор этноса, который складывается из того, что думают о себе и своем народе миллионы «дядей Васей» и «тетей Зин». Стоит закинуть своим знакомым пару пробных вопросов о том «как у нас и как у них», чтобы увидеть этот вектор в действии и получить опытное доказательство гетерономии.

Гетерономия обязательно включает в себе такую перевернутую систему оценок. Но этим она не исчерпывается. Гетерономный этнос, помимо низкой самооценки, воспроизводит особую систему моральных запретов, которая ставит его в подчиненное положение к автономным этносам. Дело тут в том, что системы моральных запретов у автономных и гетерономных этносов разные, в некоторых областях разница доходит до зеркальной противоположности: то, что один народ считает недопустимым, другой народ считает правильным и желательным. Так обстоит не со всеми запретами и нормами, конечно, но, что важно для нас, — с теми из них, которые регулируют вопросы конкуренции и места под солнцем, на которое претендует народ.

Прежде чем понять, в чем собственно заключаются эти отличия, задумаемся вообще о власти и о тех, кто ей подчиняется. Нас интересуют те качества власти, которые делают ее таковой в самом общем случае. Первое, что приходит на ум — это превосходство тех, кто во власти над теми, кто им подвластен. Допустим, некто мудрее других, и он властвует. Или у кого-то больше денег, и он властвует. Такое и в самом деле бывает, но превосходство само по себе отнюдь не обязательное свойство власти. В истории сколько угодно примеров, когда властью обладали не те, кто превосходил других, а те, кто им уступал во многом. (Замечу, кстати, что гетерономный этнос как правило поддерживает миф, что любая национальная власть ущербна. Отсюда, «придите и владейте нами» — любая чужая власть предпочтительнее своей, согласно этому мифу.) Стало быть, превосходство как непременный атрибут власти нам не подходит. Примерим вот что: возможность и готовность одними применять насилие по отношению к другим и одновременный запрет на насилие по отношению к первым.

Скрытый текст

Под насилием здесь необязательно понимается физическое насилие. Это уже ближе к истине: любое государство, например, первым делом пытается установить монополию на суд и насилие, а затем и на многие другие общественные институты. Нарушение этой монополии и означает на практике развал государства, т.е. утерю им власти (и ее пропорциональный отток к кому-то другому). Вначале слабеющая власть утрачивает готовность монополизировать насилие и суд, а затем лишается и возможности. Наоборот, те, кто пробивается во власть, сначала обретают готовность, а затем получают возможность исполнять властные функции. Или не получают — тут уж как выйдет, но без готовности (в т.ч. снятия внутренних запретов) точно ничего не выйдет. Добавить сюда контроль над информацией и рычагами формирования общественного мнения, и получится довольно точное определяющее свойство современной власти. Кстати сказать, контроль над информацией можно считать одной из форм насилия, и тогда становится понятна степень его важности: это один из рычагов власти, и за монопольный доступ к нему конкурируют те, кто борется за власть. Во всех этих случаях важна несимметричность отношений. Власть может применить физическое насилие к подвластному, а подвластный не может ответить тем же. Власть может ограничивать свободу действий и информацию, доступную подвластному, а подвластный не может. Это и делает его подвластным. Итак, выберем это свойство власти в качестве определяющего: возможность и готовность совершать насилие по отношению к подвластным, на которые те не могут соответствующим образом ответить. Нужно отметить, что это свойство ничего не говорит о том, хороша ли эта власть для данного этноса. Это свойство любой власти. Она может обрастать разного рода мифологемами, закрывающими от взора или оправдывающими это ее свойство. Но в любой власти мы найдем это свойство несимметричных отношений с подвластными. * * * Представим себе человека, прогуливающегося по вечерней Москве. Вот к нему подходит «некая личность» и выразительно предлагает ему вручить бумажник, часы и другие ценности. (Если прогуливалась женщина, «личность» предлагает ей,.. ну, скажем так, немедленно возлечь с ними на ложе). Человек, естественно, от такого предложения отказывается, и тут «личность» предъявляет нож или арматуру (бейсбольная бита тоже подойдет). От предложений «личности» становится трудно отказаться. Стоп-кадр! В этот момент в голове человека, гулявшего по вечерней Москве проносятся интересные для нас мысли. Коротко говоря, они могут пойти по одному из двух совершенно разных направлений. Он может подумать: «бииип! какая гадкая и подлая тварь, я не ожидал такого, да как же это возможно-то». А может подумать и так: «бииип! мне бы сейчас оружие! в следующий раз я без травматического пистолета, ножа или металлического прута сюда не пойду». Ради этих, в корне различных, отношений к реальности и стоило описать эту сценку. Первый образ мысли пытается распространить собственные представления о нормах поведения на того, кто только что показал на деле противоположные нормы. Этот образ мысли ставит идеальные представления выше реальности. Второй образ мысли ставит на центральное место свои интересы. Согласно этому образу мысли, чтобы выровнять отношения с нападающим, нужно представлять для него такую же или большую угрозу, чем он представляют для жертвы, и моральных ограничений тут никаких нет, есть только диалектика конфликта. Нетрудно заметить, что гетерономный этнос живет в рамках моральной системы, примером которой служит первый образ мыслей. Такая моральная система налагает моральный запрет на все, что может служить рычагами власти. Готовность трезво смотреть на вещи в гетерономном народе уступила место разного рода мифам, которые предлагают мнимую компенсацию за утерянную роль хозяина в своем доме. Достоинством считается миролюбие и всепрощение, даже и к тем, кто заявил о себе как о враге. Представим на минуту, что ограбленный мужчина или родственники изнасилованной девушки решили разыскать обидчика и наказать его самого и его семью. Что сказали бы о таких намерениях в современном русском обществе? Ничего хорошего - даже если бы они действовали в рамках закона. Гетерономный этнос неспособен вести счеты с обидчиками: его моральная система поощряет забвение всех обид. Это считается добродетелью, в то время как у автономного народа добродетелью считается месть. Неотомстивший в автономном этносе покрывает себя несмываемым позором. Он как бы отчасти перестает быть человеком этого народа, что говорит в пользу того, что месть и мстительность это одна из основ национальной идентичности автономного этноса (которая, кстати, имеет глубокие антропологические корни). Это ли не прямая противоположность наших представлений о мести? Все это, конечно, не значит, что люди в гетерономном этносе никогда не прибегают к властным рычагам или не мстят. Некоторые делают это, и даже с превеликой охотой, но общественная оценка этим действиям негативна. Тут, опять-таки, для нас важно, что думают и как судят миллионы «дядей Васей» и «тетей Зин». Из этих суждений, в том числе, вытекает отрицательное отношение к власти гетерономного этноса: она нарушает запреты, по которым живет большинство, и этим самым становится вне его. Правители в гетерономном народе представляется большинству «плохишами», но только если властвуют представители своего народа. А вот чужим можно быть сколь угодно жестокими и тем не менее вызывать симпатии. Чужой сапог сладок, и к нему в гетерономном этносе всегда тянутся языки. Страсть заголять спины и ягодицы для иноземной порки превращается, по мере гетерономизации этноса, в своего рода добродетель, которая даже романтизируется. Если кто-то забыл портреты Сталина, которыми украшали свои «Камазы» советские водители, достаточно почитать современных публицистов, вызывающих дух усатого укротителя. Как такое возможно сразу после буйства всяких свобод и гражданских вольностей — уму непостижимо. «Приди и выпори нас»? Впрочем, мы уже договорились не смеяться над комичным крайностями вполне серьезных явлений. Неудивительно, что и власть, в свою очередь, рассматривает гетерономный этнос как нечто совершенно ей чуждое: люди во власти, даже если они принадлежат к тому же этносу, преодолели те запреты, на которых основана жизнь подвластных им людей. Это порождает и воспроизводит цинизм власти, принужденной разыгрывать нескончаемый спектакль мнимых «идеалов» за неимением настоящих общих целей с этносом. Это же вызывает, кроме того, ее неуверенность в завтрашнем дне: чтобы удержаться наверху, такой власти необходимо все время подавлять этнос, над которым она воцарилась — иначе вскроется обман. Все это следствия гетерономии этноса, разучившегося уважать и любить себя так, как делают это автономные этносы и устанавливать свою власть, действующую в его, этноса, интересах. Снова обратимся к ограбленному прохожему. Если он избрал первый образ мысли и начал морализировать по поводу случившегося, вместо того, чтобы вооружится, он рискует попасть в ту же ситуацию снова и с тем же исходом. А если ему опять придется постоянно сталкиваться с людьми, у которых моральные ограничения сильно отличаются от его собственных, с ним непременно произойдет еще одно интересное для нас явление. В один прекрасный день его идеалистические представления о справедливости надломятся. Он сначала смирится с тем, что другим позволено делать с ним то, что он не позволяет делать себе с ними, а затем его ум подыщет этому объяснение. Чаще всего оно будет лежать в области самообвинения. Он начнет считать себя в чем-то хуже тех, кто его грабит и скорее всего придумает какую-то несуществующую вину перед ними. Или кто-то, кому выгодно такое положение дел, ему такую вину заложит в сознание. Он, таким образом, институализирует власть над собой. Достаточно послушать, что говорят в России о жертвах изнасилований, и в т.ч. те женщины, которые и сами могут стать такими жертвами, чтобы удостовериться, что объяснение «сама виновата» - едва ли не самое распространенное. При этом моральные нормы подломились только в одном месте: такой человек сам по-прежнему находится под запретом старых моральных норм (он так и не вооружится), но право на насилие по отношению к нему он внутренне оправдает. Отныне этот человек смотрит на миру снизу вверх: он опустился на колени и привык стоять на коленях. Еще хуже, если его поддержат в этой привычке миллионы «дядей Васей» и «тетей Зин» — тогда такому человеку совсем не на что опереться. Его будут грабить, а его жену насиловать все, кому не лень. А он и его собратья по этнической катастрофе будут считать, что они «сами виноваты». Вспомним тут, что началось все с, казалось бы, благого намерения распространить свои миролюбивые представления о мире на тех, кто их не разделяет. Затем реальность эти представления изменила, но только в отношении других. Сам человек по-прежнему живет в рамках строгих моральных запретов, заметим — несимметричных моральных запретов. Для моральных систем гетерономных народов характерно распространение «справедливости» на другие народы. «Экспортная» справедливость даже превосходит внутреннюю: гетерономный этнос согласен на меньшее. В качестве оправдания может служить «добродетель» скромности. Мол, «нам и этого довольно, мы уж как-нибудь». На деле перед нами фактически запрет на равную долю ресурсов и адекватный ответ в отношении чужой агрессии. Он сочетается со «смирением» к последствиям такой агрессии. «Нужно терпеть». Это возводится в добродетель. Подобные явления доходят зачастую до того, что гетерономный этнос или вообще перестает осознавать разницу между собой и другими народами, превращаясь таким образом в субстрат для более удачных этносов, или активно признает и сам защищает право других народов на разного рода преференции по отношению к себе. Такой народ становится народом-жертвой. Он связан по рукам и ногам моральными запретами и при этом признает право любого встречного и поперечного делать с собой все что угодно. При этом для гетерономного этноса характерна постоянная оглядка на то, что «про нас другие подумают». Для автономного этноса самой этой проблемы не существует, а гетерономные увязают в ней по уши. К примеру, одной только острастки, что русских кто-нибудь назовёт «несправедливыми» или «жестокими» достаточно, чтобы полностью парализовать всякое желание постоять за свои права. В автономном же этносе справедливость к чужим вообще не существует, она отсутствует в таком этносе как явление. Само это понятие по умолчанию относится только к своим. Всякая справедливость в автономном этносе имеет резко очерченные границы: она заканчивается там, где лежит граница этого этноса. За ее пределами никакой справедливости нет и быть не может, потому что там простирается поле борьбы за место под солнцем. У гетерономного этноса подобное отношение к чужим отрицается, например под предлогом «дикости». Подразумевается, что любвеобилие к чужим - это нечто «новое» и «прогрессивное». На деле это, конечно, далеко не так. Русские не первый из народов, принявших универсалистскую мораль. Таких народов-терпил было предостаточно в истории, и все они кончали одним и тем же — порабощением, а затем истреблением. Кроме того, с этими оценками можно было бы спорить, если бы они относились к реальной плоскости, т.е. к плоскости межэтнических отношений, в которой всегда есть что выиграть и проиграть. Но они суть игра словами. Вот любопытный пример: среди русских немало поклонников японских самураев. Не бог весть какая мудреная самурайская этика воспринимается этими людьми за эталон. В том числе и законы мести, занимающие в кодексе самурая значительное место. Но вот что меня всегда удивляло: те же самые люди напрочь отрицают месть в русском контексте. В их сознании одно и то же явление хорошо для другого народа и плохо для своего. Это ли не поразительно, если задуматься? Русские находятся в положении подвластных потому, что систематически отказываются, отрекаются от тех рычагов давления, которые используют другие народы. Как уже сказано выше, суть власти в несимметричных отношениях. Человек с ножом и арматурой обладают властью над безоружным. Но только до тех пор, пока тот не вооружится и не приготовится отбиваться. Более того, чтобы на деле оказаться способным к самообороне, он должен поверить, что в такой ситуации нанести урон нападающему хорошо и правильно и чем больше этот урон — тем лучше и правильнее. В этом представлении его должны поддерживать миллионы «дядей Васей» и «тетей Зин».

* * *

В качестве аргумента за существующее положение вещей часто можно слышать, что русские «перестанут быть самими собой, если начнут делать то, что делают другие народы». Тут звучит еще одна нота гетерономии, а именно инфантильность. Гетерономный этнос скован страхом повзрослеть и вступить во взрослый мир, потребовать себе равных прав. Ему милее положение переростка среди взрослых, который мнит, что в самих его детских представлениях о мире есть какая-то ценность. Пусть бы и так — кто мешает сохранять те же строгие моральные нормы в своей среде? Автономный этнос вполне может себе это позволить в кругу своих, а весь свой потенциал агрессии перенаправить вовне.

Это решит сразу две проблемы. Во-первых, с таким народом начнут считаться как с равными. Никаким задабриванием и уговорами, а тем более демонстрациями своих способностей и талантов этого добиться нельзя. Это все равно что выделывать балетные па перед грабителями. А вот демонстрация боевого потенциала вполне заставит считаться с собой. Во-вторых, разрешится проблема агрессии, которая у гетерономного этноса выплескивается на своих. Куда более выгодное положение дел для народа, когда люди с избытком агрессии избирают своей мишенью тех, с кем ведется конкурентная борьба за ресурсы.

 Отправлено: 06.05.10 16:20. Заголовок: Вообще когда доходит..

Вообще когда доходит до конструктива, автор, при всём при том, что в здравости его безусловно часто глубоко верных посылок ну никак не откажешь, становится чуть ли не жалок. Можно ли зубную пасту вдавить обратно в тюбик? Или - любая банда братвы являет собой замечательный пример консолидации по-русски. И вполне себе работающей. Вот только не по этническому признаку ни разу. Как автор видит себе взаимодействие множества консолидированных мелких "автономных" (по его терминологии) банд? "Мы пскопские!" "А мы рязанския!" "Айда пиз...московских!" Так, что ль?

 Отправлено: 06.05.10 17:37. Заголовок: По сути, введение в ..

По сути, введение в ЛХН-оведение :)

Россия как контактная цивилизация.

Лекция Игоря Кузнецова

Стенограмма лекции известного специалиста в области этносоциологии, кандидата социологических наук, старшего научного сотрудника Центра исследования межнациональных отношений Института социологии РАН Игоря Кузнецова, прочитанной 18 января в литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».


Разработка лектора представляет собой попытку сформулировать характерные черты отечественной культуры (российской цивилизации) – в соотношении с другими культурами, опираясь на исторические условия ее формирования (понимаемые по Ключевскому) и данные актуальных социологических обследований. Результат оказывается ближе к научной интуиции, нежели к доказуемым утверждениям, однако эта интуиция может служить одной из объяснительных схем, накладываемой на явления отечественной культуры.



Лекция


[more]Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на эту лекцию. Я здесь не буду излагать какие-то устоявшиеся представления или развивать их, а попытаюсь изложить идеи, которые возникли у меня как у социолога-эмпирика при объяснении данных, касающихся русских. К примеру, таких фактов, как то, что уровень этнической консолидации русских в любом случае гораздо ниже такого же уровня у других народов России. Или то, что в оценках текущей российской ситуации русские ближе к тем народам, среди которых живут, чем к русски по России в целом. В общем, этническое, если можно так выразиться, поведение русских сильно отклоняется от эталонной модели, которую демонстрируют как народы России, так, в принципе, и народы Европы. И у меня возникла идея, что русские как большинство населения России являются носителями особой, контактной, цивилизации. Сразу хочу предупредить, что мои представления об особости не имеют ничего общего с «евразийскими» и прочими теориями так называемого «особого русского пути». На мой взгляд, понимание этой особости необходимо отнюдь не для обоснования отказа от интеграции в мировую систему, а для понимания адекватных путей и специфических российских ресурсов такой интеграции, а также и пределов этой интеграции, то есть меры того, что принято называть «глокализацией» – ростом и утверждением в глобальном мире почти у каждого народа (и его культуры) представлений о собственной эго-идентичности, индивидуальности в новом глобальном контексте. Такой подход к дискурсу о российской и русской особости еще не совсем структурирован и не обкатан. И эта лекция для меня – возможность сделать такую обкатку. Потому я в этой ситуации, может быть, больше нуждаюсь в вас, чем вы во мне.

Сразу хочу извиниться за мой стиль. Поскольку я здесь излагаю не что-то устоявшееся, а какие-то – для меня, по крайней мере – новые идеи, то на 60% то, что я буду говорить, – это импровизация. Креативность импровизации для меня в том, что здесь можно свободно использовать понятия, за которыми в науке закреплен уже определенный смысл и контекст. Мне хочется попробовать использовать какие-то нестандартные интерпретации некоторых терминов и понятий науки, чтобы обнаружить новый ракурс видения явлений, на которые они указывают по существу, за что прошу не судить меня строго. Давайте обсуждать не слова, которые я использую, а смысл, который я хочу передать не всегда стандартным сочетанием этих слов.

Еще мое изложение может раздражать, цеплять по другой причине. Я рассуждаю о целостной реальности. Она неизбежно многомерна. А любой дискурс относительно этой реальности – неизбежно одномерный, плоский. Будь то научный, политический, обыденный, антинаучный дискурс – он в любом случае плоский. Это как изображение пространства на плоскости по законам перспективы или как изображение на плоскости земного шара. Искажения тут неизбежны. Конечно же, Земля на самом деле не есть две соприкасающиеся окружности. И в плоской перспективе какие-то объекты, которые мы выносим на первый план, оказываются нереально большими, чем на самом деле, а другие совсем смутными, без деталей, которые отличают один объект второго плана от другого, превращаются в какой-то контрастный общий фон. Но такой фон, именно контрастный фон, необходим, чтобы лучше очертить объект рассмотрения. Это упрощение, но упрощение – естественный прием как научного, так и повседневного познания реальности, то, что в логике науки называют созданием идеального объекта, то есть объекта, очищенного от всего, что мешает видеть его суть, его специфику в данном проблемном ракурсе. То, о чем я буду говорить сегодня, – тоже некая идеальная модель России и русских, необходимая для того, чтобы не потонуть в деталях и представить их суть как контактной цивилизации.

Нестандартности начинаются с употребления понятия «цивилизация». На мой взгляд, понятие это уместно, если речь идет о в корне различающихся культурных комплексах, причем под культурой я понимаю не столько культурные достижения, сколько повседневные поведенческие и ментальные (то есть относящиеся к истолкованию мира и человека) стандарты, закрепленные как нормальные, само собой разумеющиеся, как аксиомы. Это примерно то же, что Альфред Шюц называл «естественными установками», а Пьер Бурдье – «габитусом», хотя и не совсем то. Сосуществование таких принципиально различающихся цивилизаций образно можно представить как в виде некоего трансформатора, который, как известно, состоит из двух (или более) встроенных друг в друга катушек. Они могут индуцировать изменения друг в друге, но не пересекаются в общей плоскости. Это я говорю к тому, что для меня дискурс в терминах столкновения цивилизаций – нонсенс. Цивилизации могут пронизывать друг друга, индуктивно влиять друг на друга, но не выталкивать друг друга в процессе какого-то соперничества, соревнования, поскольку для соперничества нужна общая почва, общие эталоны, устремления, ценности. Разумеется, в реальности пронизывание цивилизациями друг друга не обходится без крови, взаимных грабежей и разрушений, но намеренного истребления, дабы занять освободившееся место, нет.

В этом смысле, к примеру, для меня нонсенс рассуждения о столкновении разных, подчеркиваю – принципиально разных цивилизаций: христианской и исламской. По-моему, они такие же разные, как брат Авель и брат Каин перед лицом общего для них Господа. Это альтернативы – одна, христианство, более старая, другая, ислам, более молодая – одной и той же цивилизационной модели. При таком подходе уже нет нужды прибегать к полуоккультным рассуждениям о наступлении какого-то иррационального «мирового зла», смертельной борьбы света и тьмы и тому подобное. Все становится вполне естественно и логично: более молодой, энергичный и амбициозный член семейства пытается вытолкнуть более старого, уже сытого до сонливости и слегка ожиревшего члена того же семейства с одинаково понимаемого обоими как почетное, привлекательное и удобное престольного места за общим столом. Ни о каком уничтожении опять-таки одинаково ценимого стола и престола речи не идет. Речь идет об уравнивании позиций и достоинства в одном и том же пространстве. Ислам, исламские культуры просто выросли из ползунков, сшитых для них старшей сестрой Европой. Отсюда становятся более ясными и выходы из ситуации столкновения, ничего иррационального. Это небольшое, но, наверное, необходимое для понимания отступление от темы.

Для меня – я не буду углубляться сейчас в обоснования – такими принципиально разными цивилизациями, выработанными человечеством, являются комплексы культур, выстроенные на основе двух, как говорят этнографы, хозяйственно-культурных типов: кочевом, скотоводческом и оседлом, земледельческом. Реализация кочевого или оседлого образа жизни предполагает две различные интерпретации одной и той же реальности и, соответственно, различное понимание элементов этой реальности как природной, так и социальной. Разное отношение к земле, собственности, разные версии природы человека, времени, индивидуализма, коллективизма и т.д. и т.п. Эти версии, то есть собственно культурные аксиоматики, находятся относительно друг друга, если так можно выразиться, в ортогональной позиции. И в методологическом плане их можно представить как оси абсцисс и ординат некоего пространства всего множества мировых вариаций культур. В наше время практически не осталось номадных культур в чистом виде, но специфичес

 Отправлено: 06.05.10 17:40. Заголовок: Обсуждение Долгин:..

Обсуждение
[more]

Долгин: Первый вопрос. Вы намеренно как место колонизации взяли только Америку? Европа колонизовала достаточно значительные территории и помимо Америки, делалось это в разных местах очень по-разному. Я не могу сказать, что везде уничтожались цивилизации. С другой стороны, я не могу сказать, что везде процесс колонизации России был мирным. Более того, не могу сказать, что это нигде не сопровождалось сильными потерями. Например, адыги в Причерноморье. Я не хочу сказать, что в вашем утверждении не была уловлена некоторая тенденция, но я хочу сказать, что оно не верно как чистое, безоговорочное.

Игорь Кузнецов: Во-первых, с примером Америки: я напомню, что я не хочу в политическом дискурсе сопоставлять, говорить, какие мы хорошие, какие они плохие и т.д. Просто нужна оппозиция, от которой я отстраиваю свою модель. Естественно, здесь искаженный образ, заведомо искаженный, потому что я выстраиваю идеальное, от которого я отстраиваю другую оппозицию. Только поэтому. Я не говорю, что так оно и было на самом деле. Я мог бы ответить косвенно на ваш вопрос, уже как специалист по такому современному феномену, как мигрантские этнокультурные анклавы. Первое, с чего я начал (и мои статьи с этого начинаются), – что анклавы придумали именно в Европе, европейцы, иначе они не могли колонизовать другой мир, иных форм у них не было. Говорят, французы несколько иначе отстраивались. А так европейцы складывали в колонизуемой стране анклав.

Долгин: И испанцы несколько иначе…

Игорь Кузнецов: Так же.

Долгин: Посмотрите на последствия, на Латинскую Америку, которая себя одновременно считает наследником цивилизаций испанской и индейских.

Игорь Кузнецов: Это уже другое. Это надо брать не сейчас. Я говорю как пример. Особенность именно европейской модели и любой модели, которая выросла в оседлой традиции (как это ни покажется парадоксальным с точки зрения того, что сейчас говорят о русских, о России, о Европе, толерантности и пр.), я бы назвал европейскую культурную модель закрытой системой. Она может рядом с собой терпеть другую закрытую систему, но сливаться с ней никогда не будет. Другое дело, как это проявляется от севера на юг – это немного другой вопрос. На все это есть ответы, но в других рассуждениях. На севере-юге тоже есть достаточно существенные различия. То, что сейчас называется русской моделью, – через это прошли и другие страны, и другие народы, в том числе европейцы. Просто они кристаллизовались как культурная определенность на определенном этапе, более позднем, чем русские. Русские культурно кристаллизовались в ту эпоху.

Долгин: Простите, в какую эпоху?

Игорь Кузнецов: Если говорить про эпоху, то немецкая модель кристаллизовалась как модель, как этнокультурный стандарт – немец – в конце XIX в. Поэтому в них заложено очень много черт, характерных для мастерства, для промышленности. А испанцы и французы кристаллизовались как этнокультурная определенность гораздо раньше, на ранних стадиях – то, что называется феодализмом.

Долгин: А какой момент вы обозначили бы для России?

Игорь Кузнецов: На этот вопрос я пока не могу ответить. Образование аналогичного европейской определенности, такого же формата, только начиналось в начале ХХ в. и было насильственно прервано. Русские по консолидации остались на уровне землячеств. Неслучайно мы часто сопоставляем тамбовские, псковские, курские и т.д. землячества – это первый момент. И второй момент – русские более консолидированы с другими народами, среди которых живут. Это уже социология. Я могу это показать на цифрах. Они более консолидированы с другими народами, с которыми живут, чем в целом с русскими. Даже когда в наши веселые эпохи шла речь об отделении Татарстана от России, в числе тех, кто был «за» отделение Татарстана от России, были и русские, и их было не меньшинство. И по реакции на ситуации (если говорить научно) русские Татарстана ближе к татарам, чем к русским какой-то другой, скажем, северной области России.

Долгин: Есть еще один вопрос. Вы обозначили, за счет чего, за счет каких особенностей хозяйственного уклада колонизация была практически неизбежна.

Игорь Кузнецов: Минуточку. Давайте будем называть ее не колонизацией, а расселением. И еще то, что вы сказали в вашем предыдущем вопросе. Понимаете, есть зоны естественного расселения русских. А есть зоны – завоеванные территории. Это две большие разницы.

Долгин: Да. На самом деле, вопрос связан именно с этим. Вы действительно хотите сказать, что значительная часть территории Российской империи на момент, условно говоря, 1914 г.– это зона естественно-хозяйственного расселения, а не зона расселения политико-военного?

Игорь Кузнецов: У этого расселения есть две особенности. Первая, о которой я говорил, – хозяйственная, это ранние формы, ранняя мотивация, что надо было переходить с участка на участок, и, естественно, движение шло на те земли, которые принадлежали скорее кочевым, полукочевым народам, для которых земля не является собственностью в оседлом понимании этого термина, и там можно было поселиться. А не на Запад, где земли оседлых народов – это собственность, и никто бы их туда не пустил. Они проникали на территории условно кочевых, кочевых народов, селились там и вступали во взаимодействие. Это первое.

Второе – поздний этап, поздняя мотивация расселения – бегство от власти. Можно понять, откуда очень специфические, русские, российские отношения между населением и властью. Это очень специфические взаимоотношения, непохожие на те, которые сложились в Европе. Если коротко, там власть – это плоть от плоти моей, это первый среди равных. У нас это вне и над нами положенное, как крыша. Она может себе многое позволять, не затрагивая коренных интересов, но она и должна нас обеспечивать, раз они приняли (не мы выдвинули, а они приняли!) на себя, значит, к ним претензии. Раз приняли – обеспечивайте.

Долгин: А третий тип?

Игорь Кузнецов: А я говорил про два типа. Да, вслед за расселением шла власть. Здесь живут русские, а там…

Долгин: Иногда и впереди расселения шла власть, например, на юг, дальше в Сибирь.

Игорь Кузнецов: В Сибирь, насчет Ермака Тимофеевича – я не уверен, что он был лидером переселенцев, а не представителем власти, шедшей за переселенцами. Извините, я не историк. Я бы даже сказал такую парадоксальную вещь, что крещение на Руси произошло гораздо позже, чем на Руси появились христиане.

Долгин: Да, это вполне исторический факт.

Игорь Кузнецов: Знаете, есть интересная разница. У нас этот слой земледельцев называется «крестьяне», т.е. христиане. А, скажем, во Франции они называются paysan, и переводится это как «язычники» (païen). Т.е. там сначала элита, а потом вниз, а здесь наоборот.

Долгин: То, что на Руси до крещения были и христиане, – это несомненный факт. А вот насчет первичности крещения земледельцев по сравнению с элитой – это сомнительный вопрос.

Игорь Кузнецов: Я просто говорю, что сначала были христиане, а уже потом крещение.

Григорий Чудновский: Ваш лекционный дискурс был построен так, что вы дали широкую почву для вопросов. Я ограничусь двумя маленькими вопросами и думаю, что ответы будут такими короткими, как и вопросы. Первый. Вы выразили слабую консолидацию русских через коэффициент 0,4-0,5, а у Дагестана, других народов под единицу. Я плохо понимаю, кого включали в репрезентативную группу, потому что многие называли себя одной национальности, а потом меняли на казахов. Предположим, что там был хороший отбор. Но нельзя ли объяснить такую слабую консолидацию типа воды (какой образ вы привели) вековым смешением кровей, например, татаро-монгольскими? Таким образом, люди генетически и ведут себя так по отношению друг к другу, поддерживают слабых и т.д. Нельзя ли объяснить предыдущей историей то, что когда над ними был обруч, внешнее давление, и после того, когда они в дальнейшем освободились путем собственной консолидации через государственное устройство, сохранился генетический, слабый уровень консолидации 0,4-0,5?

Игорь Кузнецов: Во-первых, я хочу уточнить. Индекс консолидации складывается из двух составляющих. Первая составляющая – ощущение давления со стороны извне на себя как на этническую группу. Грубо говоря, часто ли я вспоминаю о том, что я русский? И вторая – это потребность сохранения в современное время важности принадлежности к этнической группе. Если научно выражаться, это потребность групповой аффилиации, т.е. потребность принадлежать к группе. Во-вторых, исследования, о которых я говорил, в отличие от многих, – репрезентативны, т.е. они представительны для данных территорий, в данном случае Татарстана, Якутии, Башкортостана и т.д., где мы исследовали. Это все вымерялось, это были жесткие процедуры. Вы говорите, опрашивали мы там русских или не русских. Понимаете, здесь нет другой альтернативы. Единственным критерием отнесения к той или иной этнической группе является самосознание, другого просто нет. Вы не можете взять кровь у человека и сказать, русский он или татарин. Вы не можете взять кровь даже у того же чеченца, а другую у ингуша и сказать, что эта кровь принадлежит чеченцу, а эта – ингушу, это невозможно. Других критериев этнического самоопределения, кроме самосознания, нет. Другое дело, что если отец и мама – оба русские, значит, и я русский. Но не факт.

Я хочу сказать, что слабая консолидация – это устойчивая характеристика русской модели, оптимально приспособленная к условиям существования русских. В русскую культуру переходили люди из других культур, которые в силу разных обстоятельств не испытывали особой связи со своим исходным этносом. Мне кажется, что логика такова. Сюда переходили люди, для которых существование в рамках русской культуры со слабой консолидацией более оптимально и эффективно, чем существование внутри своей достаточно тоталитарной модели, традиционной. Это происходит и сейчас. Ведь часть мигрантов, которые приезжают из Азербайджана, Таджикистана в Россию – это не только люди, которые стремятся к заработку. Я не буду называть доли, потому что здесь нет никакой репрезентации, но это люди, которые хотят жить по другим культурным стандартам. Они хотят стать сначала в Москве – москвичами, в Самаре – самарцами, а потом потихоньку – видимо, в каком-то поколении – мы зафиксируем, что это русские, но имеющие такой антропологический тип. Но это будут русские, не китайцы. Есть те, кто говорят, что скоро в Москве будут одни кавказцы. Нет. То, что веками меняется антропологический тип москвича, – да, он меняется, он сейчас не такой. Он, может быть, изменится, но то, что это будут русские, я думаю, будет однозначно. Поэтому этого бояться не надо. Это я к слову. Я ответил на ваш вопрос?

Чудновский: В какой-то степени да, я не буду сейчас это развивать. Второй вопрос. Есть сложность в понимании тезиса о границе, что русские – это текучий материал, как вода, и его форма зависит от границы, и таким образом отдать какой-то Шикотан – это глубинные проблемы, огромные страдания. У меня есть в этом сомнения, развейте их. Граница, если вы употребили такое слово, – это государственное понятие. У русских на низовом уровне понятие о государстве было, по-моему, минимально. Община живет, в лучшем случае межа, причем не миграционная, плохо мигрируемая, и она знает только окрестности через ближайшие ориентиры: лесок, озерко – и все. Вы же употребили ширину уже имперского плана. Значит, должно быть два русских представления. «Вот это – земное и не более того. А там, за пределами моей межи, мне все до лампочки», и это именно из 0,4-0,5. А имперский – это государственный уровень.

Игорь Кузнецов: Есть такое понятие, как моделирующие структуры, т.е. это структуры, по модели которых строятся более развитые структуры. Например, если у тех же народов даже российского Северного Кавказа традиционная система социальных связей очень иерархична, требует очень жесткой консолидации, взаимоподчинения – это моделирующая структура, по которой потом были выстроены бизнес-структуры (поэтому они оказались более успешны). Если говорить о том, как итальянцы создали мафию в США, моделирующей структурой была традиционная для Сицилии большая семья. Там, о чем вы сказали сейчас, – моделирующей структурой является самосознание через привязку к территории, малая родина. На более развитом уровне самосознания эта моделирующая структура срабатывает, и мы на более высоком уровне дискурса получаем представление о российских пространствах. Я не говорю, что о границах. Государственные границы и представления русских о пространствах России – это две большие разницы. Когда мы опрашивали русских и спрашивали у них «Что такое наша территория?», туда, например, однозначно входил Крым. Мы брали список территорий, которые входят в состав России и которые уже не входят в состав России. Ту часть территории, которая сейчас принадлежит Эстонии, – Нарву русские считают нашей. Крым наш.

Евгения Феоктистова (соцфак МГУ): Если вы говорите, что единственным критерием этничности является са

 Отправлено: 06.05.10 17:42. Заголовок: Обсужден6ие (продолж..

Обсужден6ие (продолжение):
Скрытый текст

Игорь Кузнецов: Тем не менее такая идея была в первые постсоветские времена – создание проектов Уральской и других республик. Пашутин: В том-то и дело, что номинально эта идея действительно связана с особенностями русской культуры и русского языка, которые сами по себе не осознаются. Поэтому, на самом деле, по-настоящему русским человеком может быть вовсе не тот, кто себя признает русским. Долгин: А какой тогда критерий? Пашутин: Тогда критерий – именно те самые номинальные характеристики. Долгин: Кем выявленные и утвержденные? Пашутин: В этом и дело, что, на мой взгляд, социология и должна сейчас этим заниматься. И не только социология, а самые разные другие науки должны вытаскивать эти номинальные характеристики наружу и понять, в чем все-таки действительно проявляется русскость. И тогда мы с вами поймем, вода или воздух, как говорит Гачев. Мне очень понравился ваш образ насчет воды. Совершенно согласен. Гачев, естественно, предлагает немного оккультизма и сравнивает с воздухом. Ваш второй очень интересный пассаж насчет индивидуализма, на мой взгляд, легко объясним опять через историю русского языка и плохо сопоставим с русской историей и другими феноменальными делами. Вот мои небольшие замечания. Игорь Кузнецов: Огромное вам спасибо за эти замечания. Раз вы филолог, я забыл сказать еще одну характеристику. Контактная основа, базисная для российской культурной модели, мне кажется (где-то я прочитал, может быть, вы меня поправите) заключается в следующем. В отличие от многих языков, несмотря на одну из, наверное, сложнейших в мире грамматик, русский язык выстроен так, что как бы вы ни выстроили фразу, абсолютно безграмотно, хоть просто обозначили порядок слов, перечислили глаголы, вас поймут. Пашутин: Вне всякого сомнения. Я тоже хотел это сказать. Долгин: С нашим произвольным порядком слов? Нет, конечно. Поймут многояко. Игорь Кузнецов: Это допускается. В русском языке есть эта «мноякость». Пашутин: Естественно, здесь есть замечательная «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка». Ситуация вполне понятная, но при этом ничего не обозначающая. Но это особенность, которую, как мне кажется, надо иметь в виду социологам, когда они говорят о той самой лености, способе хозяйствования и отношении разговоров. Замечательно, что вы это связываете с языком. Действительно, русский язык настолько свободен. Но именно потому настолько свободен, что очень жестко организован внутренне. Так многократно и жестко переплетен, что на самом деле можно лениться, можно пропускать, делать паузы, можно что угодно делать – все равно будет понятно именно из-за того, что внутренние связи, на самом деле, очень жесткие. И мне кажется, это достаточно близко к вашему символу воды. На самом деле, внутренние связи, номинальные, сущностные настолько сильные, что можно лениться, пропускать, говорить то матом, то не матом, хоть чем угодно, но все равно будет понятно, потому что очень многие смыслы выражаются помимо этого. Игорь Кузнецов: А насчет вашего замечания, оно правильное. Но я бы скорее сказал, что это не недостаток метода. Это недостаток изложения. Все это еще не отшлифовано, и я перескакиваю на онтологии, хотя лично я этого не имею в виду. О чем мы говорим, все эти культурные характеристики – это не онтологические характеристики, это семантические характеристики. Пашутин: Это действительно отдельный вопрос. Долгин: А если будут онтологические уточнения характеристик, не обязательно связанные с тем, чтобы это признавали за собой русские, то возникает вопрос, а зачем это называть именно «русскостью»? Игорь Кузнецов: Культурная разница между людьми, живущими в Океании, в Западной Европе, в России состоит в следующем. Поведение ограничено антропологическим типом: нет трехруких или двухголовых, как представляли раньше, и т.д. Люди ограничены в своих поведенческих самовыражениях. А вот в семантике абсолютно не ограничены. Культура выстраивается на семантике, понимании одних и тех же поведенческих фрагментов. А, соответственно, понимание выстраивает и более широкие сценарные цепочки. Пашутин: Семантические ограничения, естественно, тоже есть. Игорь Кузнецов: Я имею в виду не вашу семантику, а несколько иную. Пашутин: Как некоторые свободные смыслы, понятно. Игорь Кузнецов: Нет. Это значение объекта в системе других объектов, в системном окружении, в отличие от закрепленного за ним значения, которое я бы условно назвал инструментальным. Инструментальное значение этого предмета – это сосуд для воды, для питья и т.д. Это пример из Ленина, вообще-то. Пашутин: Пример с чашей из Хайдеггера и Платона, они тоже это использовали. Игорь Кузнецов: Да. В другом системном окружении этот же предмет – это инструмент для ловли мух или что-то еще. Вот это я называю семантикой. Пашутин: Собственно, в лингвистической традиции это принято называть прагматикой. Игорь Кузнецов: Поэтому то, что я иногда перескакиваю и говорю, что некоторые характеристики русских – это онтологические характеристики, т.е. они с ними рождаются, – это недостаток отработанности и сбои изложения, презентации материала. Пашутин: Но вы согласны, что номинальные признаки русскости надо вытаскивать наружу в ratio? Игорь Кузнецов: Конечно, согласен. Собственно, это и есть задача, как это делать. Одно дело брать какие-то образцы, сравнивать с образцами и говорить: «Вот он хуже, лучше этого образца». А другое дело – понять почему, исходя из внутренней логики. Евгений Малиновский (студент-политолог): Хотелось бы немного отклониться от высокого дискурса, в ключе которого происходил весь предыдущий разговор, и задать совершенно конкретный вопрос. Возможно, не совсем по теме, но он для меня на данный момент очень актуален. Каковы в современной России перспективы профсоюзного движения? Долгин: А что вы называете профсоюзным движением? Малиновский: Ну, это кто-то, кто защищает трудящихся. Игорь Кузнецов: Для меня как для советского человека профсоюз – это путевка, материальная помощь и пр. Для европейца профсоюз – это совсем иное. Малиновский: Лично для меня профсоюз – некий идеал, которого пока нет… Игорь Кузнецов: А идеал откуда взят? Малиновский: Скорее из того, что я слышал о том, что есть в Европе. Игорь Кузнецов: То есть вы умеете читать по-английски и читали английскую литературу? Малиновский: Нет, не читал ни в коем случае. Я человек простой и очень малограмотный. Игорь Кузнецов: Но откуда идеал? Он не может быть от Бога, он откуда-то взят? Малиновский: Скорее то, что я слышал о Франции или Германии. Игорь Кузнецов: Идеал демократии – это не «вообще», это подвязано к определенной культурной модели и только. Ошибка считать, что они выработали, выплюнули принципы демократии, как яйцо, и теперь это яйцо должны взять и все остальные. Оно немыслимо без той курицы, которая это яйцо снесла. Долгин: Они, может, и выплюнули, может, ценят – может, не ценят, но у нашего конкретного человека это стало идеалом. У него, а не у них. И это уже есть идеал. Игорь Кузнецов: Когда мы станем тем народом, который выработал этот идеал, мы получим этот идеал. Если мы не станем этим народом, мы будем называть профсоюзами какую-то лексическую лакуну, которая более или менее подходит под слово «профсоюз», заботу о трудящихся. Заботятся о трудящихся либо коммунисты, либо профсоюзные деятели, иногда одно и то же, т.е. слеплены. Малиновский: Я, собственно, это и имею в виду. Игорь Кузнецов: Это у меня не идеал, это мой опыт советской жизни. Они просто разделены, чтобы была не одна элита, а несколько: хозяйственная, партийная, управленческая, в том числе и профсоюзная. Малиновский: Я говорю о том, что Россия уже ушла от несколько дикого капитализма 1990-х гг., люди уже перестали ходить в малиновых пиджаках с килограммовыми золотыми цепями, но при этом остался все тот же произвол в отношении наемных рабочих. Абсолютный произвол. Игорь Кузнецов: Значит, мы никуда не ушли. Я даже не знаю, от чего мы куда ушли. Малиновский: Но малиновые пиджаки ушли, это факт. Игорь Кузнецов: Малиновые пиджаки – феномен нового русского – время от времени появляются во всех обществах. Это обычный нувориш. Это заурядная вещь, известная более ста лет. Было много не малиновых, а других пиджаков, во время русско-японской войны. Гиляровского почитайте. Сегодня он подпоручик-индентант, завтра он уже капитан, и у него уже появился выезд, а послезавтра у него уже карета, и он майор, недопоставки в армию и т.д. Вот он, нувориш, выскочка, парвеню. Эта культура парвеню, конечно, основывается на базовой культурной модели. Русский парвеню, конечно, отличается от французского. Английский (я имею в виду британский), конечно, тоже. Но по сути, по модели это довольно известная вещь. Это не уход и не приход в какой-то дикий капитализм. Это всегда происходит при перескоках общества из одного системного состояния в другое. Сразу появляется слой-вакуум. Он сначала наполняется людьми определенного типа, потом они уходят, выдавливаются оттуда. Я вообще не знаю, есть ли у нас пока капитализм. Да и будет ли. Это долгий разговор. Малиновский: Но он есть. Я на себе его ощущаю. Долгин: На этом мы уже должны завершать. Надеюсь на резюме. Есть ли мысли, которыми хочется в заключение поделиться? Игорь Кузнецов: Во-первых, я вам очень благодарен за то, что было так много вопросов, что вы так терпеливо меня выслушали.А что я имел в виду – пусть это останется на моей совести, если я не донес это. У меня задача была не сообщить какую-то информацию. Я книги и прочее делю на две категории. Первая – информационно насыщенные, где я читаю что-то новое, что я не знал раньше, это мы прочитали, записали, поставили на полку. А вторая – это литература (я имею в виду художественную, которую мы перечитываем), научная (для меня это Макс Вебер, просто перечитываю, я знаю его наизусть), это те источники, которые вызывают у меня определенный резонанс, они запускают процессы творческого мышления (я так гордо скажу). Я свои лекции, свои статьи, когда их пишу, пытаюсь строить не столько в информационном ключе, чтобы сообщить какую-то достоверную информацию, а вызвать определенный резонанс. Не тот политический резонанс, а мыслительный, чтобы человек, у которого есть свои научные и другие проблемы, вдруг обнаружил свой путь решения этих проблем. Если это произошло, то я вполне доволен.

 Отправлено: 07.05.10 01:02. Заголовок: В опщем, чуваки, элх..

В опщем, чуваки, элхаэн-процесс - это такой способ переваривания РусскимЪ МipoмЪ чуждых ему народов и цивилизаций. С первоначальным превращением в легкоусвояемый продукт - УГ (сопссно, ЛХН). Вот оно как...

 Отправлено: 07.05.10 11:17. Заголовок: Россия - страна несч..

Россия - страна несчастных

Пока мы не станем нацией, мы обречены страху и злобе

О национальных особенностях русских можно толковать без конца, но куда интереснее попытаться их измерить. При этом обнаруживаются очень занятные вещи.

Социолог Рональд Инглхарт из университета Мичигана Анн Арбор на протяжении четверти века собирал сведения о том, как народы всех стран мира реагируют на одни и те же вещи. Инглхарта интересовало, индивидуалисты или коллективисты его респонденты, ценят ли они больше материальные или духовные ценности, насколько счастливыми они себя ощущают, что для них важно, а что не очень. Известное как World Values Survey, это исследование накопило сейчас массив данных, в котором от страны к стране выявляются очень интересные закономерности.

Основные дилеммы, которые решали для себя респонденты Инглхарта, если перефразировать их с птичьего на обычный язык, выглядели так: "Один за всех или каждый за себя?" (ценности традиционные или секулярные) и "Лучше умереть стоя или жить на коленях?" (ценности самореализации или выживания). Если изобразить эти ответы на координатной плоскости, обнаруживается, что страны группируются в характерные кластеры. В обобщенном виде итоги выглядят так. Европейцы ответили, что лучше умереть стоя, но каждый за себя. Американцы решили, что лучше умереть стоя, но все за одного. Китайцы и японцы удивили исследователей, сказав, что насчет умереть они не уверены, но каждый за себя. Жители слаборазвитых стран дали обратный ответ: по мнению африканцев, по вопросу о выживании и самореализации они не определились, но конечно, один за всех. А теперь угадайте, кто оказался в позорном углу, где собрались те, кто считает, что каждый за себя, но лучше жить на коленях.

О том, насколько позорно думать о брюхе, а не о душе, и насколько стыдно принимать решения своей головой без оглядки на мнение других, можно поспорить. Но из других аспектов этого исследования – и из других исследований – складывается не менее жуткая картина. В массе мыслей на самые разные темы русским оказалась ближе всего "все плохо", к которой по популярности приблизились только "ты начальник – я дурак", "опять нет денег" и "хоть плохой, да отец". И еще мы не против поговорить о политике. О Боге "народ-богоносец" не думает совершенно, свобода и доверие к людям ему чужды абсолютно, даже национальная гордость ему несвойственна.

Это образ человека, который всего боится и, как премудрый пескарь, стремится забиться в самый дальний угол: "ох, кажется, еще жив". Может быть, задался вопросом Инглхарт, причиной бедность или политический кризис? Но нет, попытка сравнить народы мира по степени субъективного счастья дала ту же картину: Россия оказалась куда несчастливее даже нищей и воюющей Африки и в относительно благополучном 1986 году, и в неблагополучном 1995 – и даже в 2002 году, как показала только что подсчитанная волна исследования, русские прибавили только 4 процента счастья. А ведь таких зажиточных лет, как последние, у нас не было несколько десятилетий. В советский период мы заразили своим страхом и соседние народы, но до такой степени, как мы, жить не боится никто.

Далее...
Скрытый текст

Инглхарт до сих пор пытается объяснить, чего же русским не хватает для счастья и дружбы. Мы же попробуем объяснить иначе: русские не потому несчастны, что бедны и не защищены, а потому бедны и не защищены, что несчастны. В самом деле, для того, чтобы экономика работала нормально, нужно хотя бы отчасти доверять тем, с кем торгуешь, работаешь, ведешь дела: без доверия экономика просто останавливается, как это было у нас осенью 1998 года. Для того, чтобы избрать правительство, которое не будет из тебя вить веревки, необходимы взаимопомощь и взаимодействие хотя б части членов общества. А для того, чтоб думать о будущем, стоить планы, не жить сегодняшним днем, надо ждать от будущего лучшего. Страх, который живет в душе русских, не порожден внешними обстоятельствами. Это экзистенциальный страх – он является самой основой русскости. Русский не верит никому и всего боится. Это не ошибка исследователей. Многие другие социологические исследования недавнего времени показывают ту же картину – русские по-настоящему доверяют только своей семье и чуть-чуть – самым близким друзьям. Ни на кого больше они положиться не могут и не хотят. Атомизация нашего общества достигла практически крайнего предела. За дверями дома для русских начинается тьма кромешная. В самом деле, многие ли из нас знают своих соседей по подъезду? Почему, когда наши летчики сидели в плену талибов, ни одна даже самая ультрапатриотическая сволочь не собрала им посылочки? Почему столичная медия болезненно переживает столичные катастрофы и теракты, а такие же по масштабам трагедии в провинции игнорирует? Почему в армии русские солдаты не заступаются друг за друга, когда одного из них кучей бьют солдаты-нацмены? В Мадриде после взрывов на транспорте через сутки на улицы вышло полтора миллиона. А у нас? Ни одного человека. Этот список можно продолжать очень долго. Но такая глубина различий между русскими и остальным миром связана вовсе не с тем, что русские какие-то убогие. Причина очень проста. Из всех народов мира, только русские не успели пройти трансформацию в нацию. Нация – вовсе не то же, что племя, раса или этнос. Нация – это общество, открытое для всех и объединенное не внешним сходством – не генетикой и даже не языком. Нацию объединяет нечто намного более крепкое – общая идентичность ее членов, или, говоря просто, общее сознание и дух братства. В сказке Киплинга звери и птицы помогали Маугли, когда тот говорил им заветное слово "Мы с вами одной крови". Секрет нации именно в таком заветном слове, которое может объединить воедино всех, невзирая на статус, происхождение и внешность. Нация собирает всех, кто думает одинаково. Говоря иначе, это культурная общность. Общность людей с общей судьбой и общими мечтами. А уж затем создатели нации придумают ее членам и общее происхождение с историей, и общий язык, и общее имя – еще несколько десятилетий назад такие нации, как ирландцы, словаки и норвежцы, просто не существовали, а для немцев и сейчас местный диалект часто ближе литературного немецкого, который учат в школах. Но узы общей культуры будут крепче любых кровных и языковых. Шовинисты, утверждающие обратный взгляд на вещи, прямо противоположны националистам, хотя в нашей стране эти слова до сих пор считаются синонимами. У шовинизма нет ничего общего с национализмом: националистов сплачивает любовь и дружба, шовинистов – зависть и злоба. Естественно, национализм далеко не всем по вкусу. Однако утверждение, что нации-де "отмирают", сколь же старо, столь и демагогично. Альтернативные национализму идеи, которые пытаются объединить людей по квазисоциальным (коммунизм) или квазибиологическим признакам (расизм), боролись против национализма половину 19 и весь 20 век с переменным успехом, несмотря на то, что пользовались поддержкой аристократии старой Европы. Европа и сейчас ставит над собой эксперимент по отмену наций – Евросоюз – и судя по тому, как этот эксперимент протекает, не видать ему успеха и в социалистическом варианте. Альтернативы, которые предлагают национализму, всегда выливаются в один и тот же итог – казарму-фаланстер и разделение на чистых и нечистых. Общество не может жить в состоянии перманентной, пусть и холодной, гражданской войны. Национализм – это чувство общности с другими, без которого жизнь в огромном современном мире – ужас без конца. И именно в таком ужасе сейчас и живут русские. Люди без нации, имя без вещи. Именно поэтому буксует русская экономика, под видом демократии страной правит тирания, москвичи и провинциалы ненавидят друг друга, а соседи боятся нас как чумы, сами не понимая почему. Если каждый из нас боится высунуть нос из своей норки, видя снаружи только врагов, страна остается на растерзание тем немногим, кто или беспринципен, или безрассуден, чтоб высунуться. К чему причитания? В наших несчастьях не виноват никто, кроме нас. А ведь все могло быть иначе. Русский национальный проект был блистательно начат – одним из первых в Европе! – в начале позапрошлого века Карамзиным и Пушкиным, затем подхвачен графом Алексеем Толстым и его товарищем детства царем Александром Вторым, чьи реформы были классическим примером националистического строительства. К сожалению, в это же время интеллигенты из "разночинцев" отреклись от национализма и влюбились в социализм анархического толка. Герцен, Белинский, Чернышевский и Добролюбов захватили лидерство в общественном сознании и намертво свернули мозги мыслящему классу России, который единственный мог бы закончить национальное строительство. Идею сменила идеология, труд – дележка, союзничество – ненависть. А затем от национализма отрекся и наследник Александра, видя, что в награду от благодарных интеллигентов его отец получил только град бомб. Интеллигенция же, не мучаясь совестью, исповедует свою социалистическую веру и по сей день. Мы могли бы жить сейчас счастливее и богаче и Европы, и Америки, если б интеллигенты не предали свою страну в угоду ядовитым химерам. С тех пор страна десятилетие за десятилетием все глубже проваливается в современный мир, не будучи готова жить в нем социально и культурно. И чем дальше мы уходим по пути модернизации, тем больший ужас охватывает нас – от нарастающего одиночества, как у неандертальца, которого машина времени перенесла в наше время. Русские – это неандертальцы современного мира, одинокие сироты без роду и племени. Мы еще можем сбросить с себя морок. По сути, русские сейчас представляют собой субстрат, из которого нация еще только должна сформироваться. Мы должны увидеть свое подлинное лицо, не похожее ни на чье в мире, свое уникальное будущее – и неважно, каким оно будет, лишь бы оно понравилось нам. Мы должны захотеть стать русскими, чтобы стать ими.